— Вот ты где, — Герт появился в дверях спальни сдвумя высокими бокалами в руках. — Любуешься?

— Ага, — я кивнула. — Не надоело каждый деньна них смотреть?

— Нет. — Он протянул мне бокал. — Иногда,конечно, так противно бывает, на свою рожу в зеркале глядеть неохота, апосмотришь на них и… принимаешь правильное решение.

— Да ну? — не поверила я. — Нет, пить нехочу. Я и так сегодня достаточно приняла, это будет уже слишком.

— Сначала попробуй, — настаивал Герт, —коктейль моего собственного приготовления.

— После коктейля мне точно станет плохо.

— Не станет. Да ты только попробуй.

— Ладно, — мне надоело спорить, — моя смертьбудет на твоей совести. — Я немного отхлебнула. — Не знаю, чего тытуда добавил, но вкус какой-то странный.

— Все так говорят, — Герт засмеялся, — нопотом просят соорудить еще. Можешь даже не спрашивать, что там такое есть, всеравно не скажу — секрет фирмы.

— Не больно-то и знать хотелось, — я пожалаплечами и отхлебнула еще немного. — А говорят, что на лица погибшихсмотреть вредно. У этих фотографий плохая энергетика. Лучше всего вешать настену какую-нибудь картину со спокойным содержанием.

— Да, подруга, — Герт приблизился вплотную, —похоже, что тебе действительно не следует больше пить. Все, хватит. Официант,этому столику больше не наливать! И потом, какой дурак сказал тебе про плохуюэнергетику? На хороших людей никогда смотреть не вредно. Неважно, живые они илиуже умерли. А у меня тут плохих нет, сама знаешь. — Он слегка тронулколокольчики, висевшие на длинной тесьме. — Вот, до сих пор висят и будутвисеть, пока я жив. Хороших людей забывать не стоит, а то и тебя забудут.

— Герт, не кипятись, — я поставила бокал на столики обняла друга, — просто ляпнула, не подумав.

— Ладно, — он махнул рукой, — всем давноизвестно, что журналисты — люди совершенно бесцеремонные. А насчет картин…Пойдем покажу тебе кое-что, — он пристроил свой бокал рядом с моим и тожеобнял меня за талию. — Вперед, красивая.

Мы снова оказались в комнате Ксюхи, но если я ограничиласьбеглым осмотром, не желая ломать ноги, перелезая через груды разного хлама,сваленного на полу, то Герта это не остановило.

— Беспорядочек, — он покрутил головой, — ноничего, прорвемся. — Ногами он отшвыривал разный мусор, расчищая для менядорогу.

— Слушай, Герт, — все внимание я сосредоточила натом, чтобы куда-нибудь не наступить, — ты здесь хоть изредка убираешься?

— Здесь нет, — он качнул головой, — да изачем? Я эту комнату хотел приспособить под инструменты. Не стану же я стряпкой каждый день лазить под ними.

— Знаешь, — я остановилась, — каждый день этобыло бы слишком, не спорю, но хотя бы раз в месяц или в год…

— Ну, ты даешь! — Он расхохотался. — Если яначну здесь убираться, то как раз целый год и уйдет. Так что, пусть все лежит,как лежит.

— Нет уж, — теперь возмутилась я, — если тысподобился меня сюда привести, то я помогу тебе навести порядок. Не скажу, чтожить не могу без половой тряпки и веника, но этот хлев бьет все рекорды. Такчто, — добавила я, — хочешь не хочешь, милый, а завтра тебе придетсяэтим заняться.

— Здорово, Леда, — он посмотрел на меня. —Сначала приведем здесь все в порядок, а потом ты переедешь ко мне жить. Как тына это смотришь?

— Как человек, стоящий среди огромных кучмусора, — ответила я первое, что пришло в голову. — А может, не стоиттак торопиться. Давай повстречаемся немного, узнаем друг друга…

— Не иначе с ума сошла, — Герт сочувственноприложил руку к моему лбу. — Да ведь мы с тобой знакомы двадцать лет, тыменя знаешь как облупленного. Все, бросай свои дамские отговорки, уберем здесьвсе, и переедешь. Мало, видите ли, она меня знает! Ничего, успеешь еще получшеузнать.

— Подожди, Герт, — я прервала его возмущеннуютираду, — я не в том смысле, что мы мало знаем друг друга, а в том, что мывзрослые люди и у каждого из нас есть какие-то свои привычки, пристрастия… Атут постоянно жить с другим человеком… Сам же говорил про ошибки и конфликты.

— Но кто-то меня быстро поставил на место, —напомнил Герт, — так что давай подумай немного, а потом все же решай, а томы так с тобой до шестидесяти лет не поженимся. А в шестьдесят кому мы такиестарые развалины будем нужны?

Вот и поговори серьезно с этим шутом гороховым. Я замолчалаи попыталась продвинуться еще немного вперед. Герт, видимо, тоже вспомнил,зачем мы сюда забрались, решительно отшвырнул коробку из-под «Унитрона»,сдвинул в сторону какую-то подставку, собрал в узел тряпье, видимо, вышедший изупотребления сценический прикид, и добрался наконец-то до стены.

Картина. В столь плачевном состоянии мне картины видеть ещене приходилось. Слой пыли на полотне смело мог соперничать по толщине сгамбургером, продаваемым в «Макдоналдсе». Герта такое явное пренебрежение кпроизведению искусства, видимо, тоже смутило, потому что, бросив мне:«Подожди», он вернулся к куче тряпья и ожесточенно принялся там рыться.Вернулся он через пару минут с какой-то длинной тряпкой, судя по всему,когда-то ярко-оранжевой, но теперь весьма блеклой и невзрачной.

— Сейчас, сейчас, — бормотал мой дружок, пытаясьосвободить картину от пыльного гнета, — сейчас мы все приведем в божескийвид.

Прессованные пласты пыли отваливались и шлепались вниз, и навосстановительные работы ему потребовалось не меньше десяти минут, пока сталпроглядывать какой-никакой рисунок. А Герт уже вошел в раж и оттирал картину состервенением.

— Готово. — Он отошел в сторонку, любуясь деломрук своих. — Что скажешь?

Я молчала. Под невысоким деревянным шатром стояла высокаябелая ваза. Она словно была пронизана лучами солнца, такими тонкими и хрупкимиказались ее стенки. Ни один посторонний цвет не посягнул на эту безупречнуюбелизну, и все вокруг будто озарялось ею. Две тонкие, чуть изогнутые ветвибамбука слегка шевелил ветер и мягким золотисто-коричневым отблеском наполнялсядеревянный шатер. Одна веточка немного выше другой, ее листья длинные и узкие.Но у той, что поменьше, пара светло-зеленых побегов.

Как просто, но вместе с тем как изящно и тонко. Каждая линияна своем месте, ничего лишнего, ничего, что нарушало бы гармонию.

— Ну как? — Герт посмотрел на меня. — Смог ятебя удивить?

— Еще бы! — Я наконец-то оторвалась откартины. — Откуда у тебя такое чудо?

— Почти стихами заговорила. — Гертусмехнулся. — Подарили. Причем тот же самый человек, что и тебе недавносделал подарок.

— Карчинский? Так это он написал эту картину?

— Конечно, — Герт беспечно махнул рукой. —Называется «Ветви бамбука в нефритовой вазе». Когда-то такую же написал Аю Гун,а он только сделал с нее копию. Кстати, у меня и еще кое-что есть.