К счастью, дверь подалась, и он юркнул в темное помещение,поспешно захлопнув дверь за собой.

Когда глаза привыкли к скудному освещению, Ананасов понял,что спрятался в чулане, в котором уборщица Борисовна держала швабры, ведра ипрочий нехитрый инвентарь. Впрочем, это не слишком огорчило капитана – чулантак чулан, и здесь можно переждать явление федеральной судьи народу.

Больше удивило и огорчило его то, что в чулане уже кто-тобыл.

Причем этот кто-то не был уборщицей.

Это был крепкий широкоплечий мужчина средних лет сседоватыми висками и круглой родинкой на левой щеке.

– Тоже со Стукалиной встречаться не хочешь? – спониманием обратился Ананасов к незнакомцу, мучительно пытаясь вспомнить, вкаком отделе тот работает.

– С тобой хочу, – лаконично ответил тот и вытащилиз кармана маленький блестящий баллончик.

Ананасов собрался было удивиться, но в лицо ему удариластруя пахучей жидкости, в глазах потемнело, и бравый капитан Ананасов, грозагородской преступности и надежда правоохранительных органов, плавно осел напол.

– Ты чего, родимый? – раздался над Ананасовымозабоченный голос. – Перебрал, что ли?

Капитан чувствовал себя так, как будто его только что вынулииз аппарата для дробления камня. Или как будто по нему только что проскакалтабун диких лошадей. А еще точнее – табун носорогов… хотя носороги, кажется, небегают табунами. Все тело болело, голова раскалывалась, казалось, что в неевлили ведро расплавленного свинца.

Ананасов мучительно застонал, шевельнулся и наконец совершилоткрытие века. Левого. Казалось, веко отлито из свинца и весит никак не меньшецентнера. Отдышавшись после такого немыслимого напряжения, он предпринялпопытку поднять второе веко. Попытка оказалась удачной, хотя это уже граничилос подвигом.

Перед глазами плавали разноцветные круги. Из этих круговпостепенно проступило человеческое лицо.

В первый момент Ананасов подумал, что это тот самыйнезнакомец с родинкой, и хотел его о чем-то спросить… только надо быловспомнить о чем… но пока он пытался вспомнить свой вопрос, плавающие передглазами круги немного разошлись, и капитан понял, что нависшее над ним лицо –женское, и принадлежит оно уборщице Борисовне.

– Эк тебя разбирает-то! – сочувственно проговорилаБорисовна. – Говорила тебе – не пей всякую дрянь! Так ведь и вообщеотравиться можно, особенно если у кого здоровье слабое. Вот Витька, племянникмой, здоровый как лось, так он выпил водки паленой и только засмеялся! Так исмеется пятый год уже!

– Да… не пил я… ничего… – проговорил Ананасов, с трудомразлепив склеившиеся и пересохшие губы.

Точнее, он только хотел это сказать, а на самом деле у негополучилось только жалобное нечленораздельное мычание.

– Сейчас, милок, принесу тебе опохмелиться, –пообещала сердобольная Борисовна. – У меня на такой случай припасено…

– Не… надо… – едва слышно прошептал Ананасов ипопытался приподняться.

Окружающая действительность медленно завертелась и поплылакуда-то в направлении Сыктывкара.

– Лежи, милок, не трепыхайся! – приструнила егоуборщица. – Вот похмелишься, тогда уж полегче будет…

В это время дверь чулана широко отворилась, и раздалсягромкий и звучный, как степная гроза, голос полковника Хохленко:

– Борисовна, ко мне завтра коллеги из Буркина-Фасоприедут, по обмену опытом, так вы уж кабинет мой того, поаккуратнее приберите…чтобы, как говорится, не было мучительно больно…

В этот ужасный миг полковник опустил глаза и увиделбледного, изнемогающего Ананасова.

– Что это у вас, Борисовна? – спросил Хохленко, неразобравшись.

– Кузьма Остапович… – едва слышно произнесАнанасов, – это не то, что вы подумали. .. совсем не то…

Разумеется, как и прежде, вместо этих слов с его губсорвалось только глухое неразборчивое мычание.

– Что это? – воскликнул полковник, разглядевнаконец своего подчиненного. – Капитан Ананасов? Позор! Как вы могли!Сегодня же… завтра же, сегодня вы не сумеете… завтра же пишите заявление обувольнении по собственному желанию!

Эти страшные слова совершили чудо.

Капитан Ананасов собрал свою волю в кулак, поднялся на ноги,опираясь на хлипкую Борисовну, и проговорил срывающимся, но вполне различимымголосом:

– Это… не то, что вы подумали! Я сегодня не пил… не пилничего, кроме воды! Подвергся нападению… нападению неизвестного преступника! Сприменением нервно… нервно-паразитического. .. то есть паралитического газа!

– Нападению? – недоверчиво переспросил Кузьма Остаповичи на всякий случай обнюхал подчиненного. Водкой от него действительно непахло. – Нападению, говорите? Прямо в стенах родного отделения? И вы несмогли оказать ему достойного сопротивления? Позор!

– На его стороне была внезапность, – пригорюнилсяАнанасов. – Но я искуплю! Я смою этот позор!

– А с какой целью было совершено это нападение? –продолжал расспрашивать полковник.

– С какой целью? – Ананасов задумался.

А действительно, с какой целью напал на него неизвестный?

И вдруг страшная истина забрезжила в его мозгу.

Он шел по коридору, сжимая подмышкой картонную папку сматериалами дела. Теперь этой папки у него не было.

Капитан молниеносно оглядел чуланчик, заглянул в каждоеведро, поднял каждую тряпку…

Папки нигде не было.

– Кузьма Остапович, – простонал капитан, чувствуя,как почва уходит у него из-под ног, – я знаю, с какой целью!

– Поделитесь с руководством, – потребовалполковник со свойственным ему мягким юмором.

– Неизвестный напал на меня с целью похищенияследственных материалов! – отчеканил Ананасов, глядя прямо в глазаначальнику.

– Ну и как – успешно?

– Так точно! – Ананасов рванул рубаху на груди ивыкрикнул:

– Я искуплю! Я смою… смою кровью!

Крепкий широкоплечий мужчина средних лет с седоватымивисками и круглой родинкой на левой щеке отъехал подальше от отделения милициии припарковал машину. Только после этого он достал из бардачка картонную папку,которую раздобыл с серьезным риском если не для жизни, то для свободы.

– Вот так трудишься, рискуешь, не спишь ночей, –проговорил он, развязывая тесемки, – и никакой благодарности!

Это было явным преувеличением, точнее – преуменьшением:наниматель платил ему, и платил неплохо. Но поскольку в машине больше никого небыло, то возражений не последовало.