Так продолжалось недолго, потому что вскоре Анну убили.Кто-то нанес ей множество ран ножом. Вадим Федорчук очень этого человекапонимал, он и сам был близок к этому. По подозрению арестовали мужа, и Федорчукдаже посочувствовал ему. Но вскоре все чувства вытеснились одним, самым сильным– Федорчук боялся. Он боялся, что милиции станет известна его связь с Анной, итогда его тоже могут обвинить в убийстве. Потому что мотив у него был, и оченьсерьезный. Он боялся, что Анна все же сумела сохранить какой-то компромат нанего, и теперь все это выплывет наружу. Но больше всего он боялся, что женахватится колье. И без труда выяснит, что взял его он, больше просто некому. Ивот тогда в его жизни наступит полный крах.

Метрдотель осторожно прикоснулся к его руке:

– Господин Федорчук, вас уже ждут!

Федорчук очнулся от невеселых мыслей и прошел мимо столов вдальний конец зала, где располагались уютные ниши, разгороженные стенами извьющихся растений. Он сделал над собой усилие и приветливо улыбнулсяпригласившему его человеку, потом сразу же углубился в меню, чтобы не смотретьна своего визави и не разговаривать с ним о пустяках. О деле полагалосьговорить за послеобеденным кофе.

Принесли закуску, пришлось заставить себя отвечать на пустыезамечания о погоде, о состоянии городского дорожного покрытия, вежливопосмеяться над анекдотом, который он уже слышал не один раз. Салат казалсябезвкусным, даже политый двойной порцией острого соуса. Федорчук отодвинулнедоеденную закуску, выпил водки, стало чуть легче. Исчезло назойливое зуденьев виске, голова стала легкой, все предметы вокруг проявились ярче и объемнее.Официант, совсем молодой парень, суетился вокруг, меняя приборы. Принеслигорячее – отличный стейк, и Федорчук оживился, отбросив грустные мысли.

Он отрезал кусок мяса, прожевал и вдруг заметил какое-тонесоответствие. То есть с мясом-то было все с порядке – в меру прожаренное, вмеру мягкое, ароматное, брызжущее соком, но у сидящего напротив человека вруках были нож и вилка одного фасона, а у Федорчука нож был какой-то неудобный.Он перевел взгляд на свой нож – так и есть, он совершенно не подходит к вилке.Короткий и широкий, цельнометаллический нож, очень острый, красивой формы, ноне из столовых приборов. Таким ножом никак нельзя пользоваться за обедом, имптицу разделывают или черт его знает что!

– Официант! – крикнул Федорчук. – Что этотакое?

Явился давешний мальчишка, испуганно покосился на нож изамотал головой, пропав из вида. Тотчас ему на смену прибежал официантпостарше.

– Прошу простить, – бормотал Он, – стажерошибся, молодой совсем, неопытный…

Он мигом прихватил нож, заодно и вилку, положил чистыеприборы, рассыпался в извинениях и исчез.

– Черт знает что такое! – пробурчалФедорчук. – Вроде бы приличный ресторан…

На душе было скверно. В руке еще долго ощущалась тяжесть ихолод ножа, который казался ему смутно знакомым.

Официант постарше шуганул крутившегося под ногами мальчишкув униформе и скрылся в соседней кабинке. Там за столом сидел плотный коренастыйчеловек с родинкой на левой щеке и курил.

– Ну? – вскинулся он, увидев официанта.

Тот молча развернул салфетку. Человек с родинкойудовлетворенно кивнул и отсчитал официанту зеленые хрустящие купюры, затем,дождавшись, пока тот выйдет, осторожно, стараясь не касаться ручки, убрал нож внепрозрачный пластиковый пакет, а потом – в портфель, загасил сигарету и вышел,твердо ступая и не оглядываясь по сторонам.

Через некоторое время этот же мужчина средних лет сседоватыми висками и круглой родинкой на левой щеке заглушил мотор своей машиныи достал сотовый телефон.

Мобильный номер Нехорошева назвал ему наниматель, ивоспользоваться этим номером можно было только один раз, когда он будет уверенв том, что может безошибочно разыграть свои карты.

И теперь такой момент наступил.

– Слушаю, – произнес холодный, настороженныйголос.

Нехорошее не узнал высветившийся на дисплее номер, поэтомубыл недоволен и напряжен – мало ли кто мог позвонить ему?

– Николай Сергеевич, мне нужно поговорить с вами сглазу на глаз, – быстро проговорил мужчина с родинкой, придав своемуголосу твердость и уверенность. Он понимал, что второго случая не представится,и нужно сразу произвести на собеседника впечатление.

– А мне – нет, – отрезал Нехорошее, – я васне знаю и не хочу знать.

– Ошибаетесь, – мужчина с родинкой скрипнулзубами, его вдруг охватила ненависть к этому холодному голосу и к этомучеловеку, такому спокойному, такому самоуверенному, исполненному чувствасобственной значимости, захотелось сбить с него спесь. – Ошибаетесь,именно вам нужен этот разговор! Нужен гораздо больше, чем мне! То, что я хочувам сообщить, касается вашей дочери. Впрочем, если не хотите – я не буду настаивать,пусть все идет своим чередом, но позже вам придется горько пожалеть…

– Я никогда ни о чем не жалею, – отозвалсяНехорошее, но в голосе его послышались какие-то колебания.

– Нет так нет, тогда прощайте…

– Постойте! – Нехорошее повысил голос. –Ладно, изложите ваше дело, только коротко…

Я же сказал – мы должны поговорить с глазу на глаз! Выпрекрасно понимаете, что телефонный разговор можно прослушать, а это – не вваших интересах!

Мужчина с родинкой перевел дыхание. Он чувствовал, что рыбазаглотила наживку, и теперь надо только не спугнуть ее резким, неосторожнымдвижением. Нужно вести ее медленно, аккуратно, чтобы она не сорвалась с крючка…

– Хорошо, пусть так… – Нехорошее сделал паузу,по-прежнему изображая высокомерие, но теперь он явно нервничал. – Я такпонимаю, что вы где-то недалеко от моего офиса?

– Правильно понимаете.

– Ладно, поднимайтесь! Я распоряжусь, чтобы васпропустили! Как вас зовут?

– Пусть будет Иванов, – на этот раз в голосемужчины с родинкой звучала плохо скрытая усмешка.

– Иванов так Иванов, не имею ничего против, – и втрубке зазвучали сигналы отбоя.

Мужчина с родинкой вышел из машины, предусмотрительнопоставленной достаточно далеко от входа в офис, перешел улицу и приблизился кнеприметному, аккуратно отремонтированному трехэтажному зданию.

Над дверью этого здания не было никакой вывески, никакойтаблички с названием. Только вращающаяся камера давала прохожим понять, чтоперед этой дверью не стоит задерживаться. И, несмотря на эту камеру и наухоженный вид здания, никто из прохожих или обитателей окрестных домов не могдаже предположить, какая власть сосредоточена за этими стенами и какиефинансовые потоки контролирует владелец особняка.

Николай Сергеевич Нехорошее не принадлежал к тому кругулюдей, которых каждый день показывают на телеэкранах, которые не сходят состраниц газет и глянцевых журналов, не принадлежал к числу так называемыхньюсмейкеров. Он не числился среди официальных руководителей страны или дажегорода. Не входил он и в закрытый клуб олигархов, владельцев миллиардныхсостояний, покупателей футбольных команд, замков на Лазурном берегу и изделийФаберже. Однако от этого его значение нельзя было недооценивать.