Старик вскочил в испуге. Алеша с самого того времени, как онзаговорил о его матери, мало-помалу стал изменяться в лице. Он покраснел, глазаего загорелись, губы вздрогнули… Пьяный старикашка брызгался слюной и ничего незамечал до той самой минуты, когда с Алешей вдруг произошло нечто оченьстранное, а именно с ним вдруг повторилось точь-в-точь то же самое, что сейчастолько он рассказал про «кликушу». Алеша вдруг вскочил из-за стола, точь-в-точькак, по рассказу, мать его, всплеснул руками, потом закрыл ими лицо, упал какподкошенный на стул и так и затрясся вдруг весь от истерического припадкавнезапных, сотрясающих и неслышных слез. Необычайное сходство с матерьюособенно поразило старика.

– Иван, Иван! скорей ему воды. Это как она, точь-в-точь какона, как тогда его мать! Вспрысни его изо рта водой, я так с той делал. Это онза мать свою, за мать свою… – бормотал он Ивану.

– Да ведь и моя, я думаю, мать его мать была, как выполагаете? – вдруг с неудержимым гневным презрением прорвался Иван. Стариквздрогнул от его засверкавшего взгляда. Но тут случилось нечто очень странное,правда на одну секунду: у старика действительно, кажется, выскочило из умасоображение, что мать Алеши была и матерью Ивана…

– Как так твоя мать? – пробормотал он, не понимая. – Ты зачто это? Ты про какую мать?.. да разве она… Ах, черт! Да ведь она и твоя! Ах,черт! Ну это, брат, затмение как никогда, извини, а я думал, Иван… Хе-хе-хе! –Он остановился. Длинная, пьяная, полубессмысленная усмешка раздвинула его лицо.И вот вдруг в это самое мгновение раздался в сенях страшный шум и гром,послышались неистовые крики, дверь распахнулась и в залу влетел ДмитрийФедорович. Старик бросился к Ивану в испуге:

– Убьет, убьет! Не давай меня, не давай! – выкрикивал он,вцепившись в полу сюртука Ивана Федоровича.

Сейчас вслед за Дмитрием Федоровичем вбежали в залу иГригорий со Смердяковым. Они же в сенях и боролись с ним, не впускали его(вследствие инструкции самого Федора Павловича, данной уже несколько днейназад). Воспользовавшись тем, что Дмитрий Федорович, ворвавшись в залу, наминуту остановился, чтоб осмотреться, Григорий обежал стол, затворил на обеполовинки противоположные входным двери залы, ведшие во внутренние покои, истал пред затворенною дверью, раздвинув обе руки крестом и готовый защищатьвход, так сказать, до последней капли. Увидав это, Дмитрий не вскрикнул, а дажекак бы взвизгнул и бросился на Григория.

– Значит, она там! Ее спрятали там! Прочь, подлец! – Онрванул было Григория, но тот оттолкнул его. Вне себя от ярости, Дмитрийразмахнулся и изо всей силы ударил Григория. Старик рухнулся как подкошенный, аДмитрий, перескочив через него, вломился в дверь. Смердяков оставался в зале,на другом конце, бледный и дрожащий, тесно прижимаясь к Федору Павловичу.

– Она здесь, – кричал Дмитрий Федорович, – я сейчас самвидел, как она повернула к дому, только я не догнал. Где она? Где она?

Непостижимое впечатление произвел на Федора Павловича этоткрик: «Она здесь!» Весь испуг соскочил с него.

– Держи, держи его! – завопил он и ринулся вслед за ДмитриемФедоровичем. Григорий меж тем поднялся с полу, но был еще как бы вне себя. ИванФедорович и Алеша побежали вдогонку за отцом. В третьей комнате послышалось,как вдруг что-то упало об пол, разбилось и зазвенело: это была большаястеклянная ваза (не из дорогих) на мраморном пьедестале, которую, пробегаямимо, задел Дмитрий Федорович.

– Ату его! – завопил старик. – Караул!

Иван Федорович и Алеша догнали-таки старика и силою воротилив залу.

– Чего гонитесь за ним! Он вас и впрямь там убьет! – гневнокрикнул на отца Иван Федорович.

– Ванечка, Лешечка, она, стало быть, здесь, Грушенька здесь,сам, говорит, видел, что пробежала…

Он захлебывался. Он не ждал в этот раз Грушеньки, и вдругизвестие, что она здесь, разом вывело его из ума. Он весь дрожал, он как быобезумел.

– Да ведь вы видели сами, что она не приходила! – кричалИван.

– А может, через тот вход?

– Да ведь он заперт, тот вход, а ключ у вас…

Дмитрий вдруг появился опять в зале. Он, конечно, нашел тотвход запертым, да и действительно ключ от запертого входа был в кармане уФедора Павловича. Все окна во всех комнатах были тоже заперты; ниоткуда, сталобыть, не могла пройти Грушенька и ниоткуда не могла выскочить.

– Держи его! – завизжал Федор Павлович, только что завиделопять Дмитрия, – он там в спальне у меня деньги украл! – И, вырвавшись отИвана, он опять бросился на Дмитрия. Но тот поднял обе руки и вдруг схватилстарика за обе последние космы волос его, уцелевшие на висках, дернул его и сгрохотом ударил об пол. Он успел еще два или три раза ударить лежачего каблукомпо лицу. Старик пронзительно застонал. Иван Федорович, хоть и не столь сильный,как брат Дмитрий, обхватил того руками и изо всей силы оторвал от старика.Алеша всею своею силенкой тоже помог ему, обхватив брата спереди.

– Сумасшедший, ведь ты убил его! – крикнул Иван.

– Так ему и надо! – задыхаясь, воскликнул Дмитрий. – А неубил, так еще приду убить. Не устережете!

– Дмитрий! Иди отсюда вон сейчас! – властно вскрикнул Алеша.

– Алексей! Скажи ты мне один, тебе одному поверю: была здесьсейчас она или не была? Я ее сам видел, как она сейчас мимо плетня из переулкав эту сторону проскользнула. Я крикнул, она убежала…

– Клянусь тебе, она здесь не была, и никто здесь не ждал еевовсе!

– Но я ее видел… Стало быть, она… Я узнаю сейчас, где она…Прощай, Алексей! Езопу теперь о деньгах ни слова, а к Катерине Ивановне сейчасже и непременно: «Кланяться велел, кланяться велел, кланяться! Именно кланятьсяи раскланяться!» Опиши ей сцену.

Тем временем Иван и Григорий подняли старика и усадили вкресла. Лицо его было окровавлено, но сам он был в памяти и с жадностьюприслушивался к крикам Дмитрия. Ему все еще казалось, что Грушенька вправдугде-нибудь в доме. Дмитрий Федорович ненавистно взглянул на него уходя.

– Не раскаиваюсь за твою кровь! – воскликнул он, – берегись,старик, береги мечту, потому что и у меня мечта! Проклинаю тебя сам и отрекаюсьот тебя совсем…

Он выбежал из комнаты.

– Она здесь, она верно здесь! Смердяков, Смердяков, – чутьслышно хрипел старик, пальчиком маня Смердякова.

– Нет ее здесь, нет, безумный вы старик, – злобно закричална него Иван. – Ну, с ним обморок! Воды, полотенце! Поворачивайся, Смердяков!

Смердяков бросился за водой. Старика наконец раздели, снеслив спальню и уложили в постель. Голову обвязали ему мокрым полотенцем. Ослабевот коньяку, от сильных ощущений и от побоев, он мигом, только что коснулсяподушки, завел глаза и забылся. Иван Федорович и Алеша вернулись в залу.Смердяков выносил черепки разбитой вазы, а Григорий стоял у стола, мрачнопотупившись.