какая понимающая мистрис! — завопила Амелька. — Но теперь-то мы живы, а вовкулаки — вовсе наоборот! И на память об этом беспримерном подвиге, вы можете приобрести шкуру по умеренной цене! Всего-то! По три! Тысяче! Золотых! Совернов! За каждую!

— Аааааа! — заорала толпа то ли горестно, то ли восторженно.

— Мне! Мне! Нет, мне! — богато одетые мистрис, работая локтями, принялись пробиваться в первые ряды. — Вот! Держи! — крепкая немолодая тетка в костюме полумужского кроя и с изрядным клинком за плечами метко швырнула тугой кошель через головы соперниц.

Пнула одну, лягнула другую, пробиваясь вперед, ухватила свернутую шкуру подмышку, состроила глазки Лерро и гулким басом востребовала:

— А чмокнуть-то его можно за эти деньги? Буду потом парням-наемникам хвастаться, что с самим Лерро целовалась! Им-то не светит!

Прежде чем багровый, как закат над полем боя, Лерро сообразил, что ответить, через прилавок перегнулась Анаис и голосом, в котором звон колокольчиков каким-то чудом переплетался с шипением змеи, процедила:

— Тебе тошшшшже!

Выражения лица герцогессы мне было не видно, но воинственная тетка вдруг судорожно дернулась и шарахнулась от хрупкой среброволосой сьёретты в кружевах.

— Позвольте просто пожать вашу руку, сестра по оружию! — поторопился вмешаться Лерро.

— Иыыыы! — от полноты чувств взвыла тетка, с размаху хлопая по подставленной ладони. — Всё! Согласная я! На неделе здешний контракт отработаем, и всей наемничьей тысячей к тебе уйдем, коли возьмешь! Это тебе я, тысячник Сигурна, обещаю!

— На неделе? — тихонько прошептала я.

— Неделя… — шевельнул губами Монро-средний — голос его был не слышен за воплями покупательниц.

— А мне… А у меня… Только двадцать совернов! Можно мне хотя бы лапку! Я ее всю жизнь на груди носить буду! — ужом выползая из-под ног атакующих дам, звонко спросила девочка лет одиннадцати. Оборки ее шелкового платья были оборваны, ленты расплелись и свисали тряпочками, волосы торчали во все стороны, но к груди она трепетно прижимала позвякивающего хрюна-копилку. И протянула ее Лерро.

Тот зарычал, точно сам был вовкуном. Парадная сабля со свистом вылетела из ноже и… Лерро рубанул по ближайшей шкуре, срезая вовкунью лапу аж под самое брюхо.

— Держи, малыш. — присев на корточки, он протянул когтистую вовкунью лапищу девочке. — И оставь свои деньги — повеселись на них на ярмарке!

Амелия и Малена на миг замерли, точно статуи. На сьёретт Шигар было забавно смотреть. Мышцы на лице Малены судорожно напряглись, точно она пыталась удержать лютую ругань, брови задергались… а потом она невероятным усилием воли взяла себя в руки и тоном флотского адмирала, идущего на таран вражеской эскадры, скомандовала:

— Сьёретты, ножницы!

Подскочившая Рисса сунула ей в руки здоровенные ножницы… и два лезвия хищно сомкнулись на испорченной шкуре. Она быстро глянула на Амелию и та немедленно отмерла, заверещав:

— Кусочки вовкуньей шкуры на память о нынешнем королевском отборе! Каждый — двадцать совернов! Подходим, сьёретты, аккуратно, не толпимся, на всех хватит!

В этом я не сомневалась — Малена кромсала шкуру в мелкую лапшу.

— Ну какая же хорошая девочка! — снова умилился Монро. — Пойду, придержу нашего благородного генерала, чтоб коммерцию не портил. — он встал.

— Не жалейте золота, добрые овернцы! Вам — долгая память… о прекрасных глазах генерала Лерро… — Амелия хихикнула, увидев как Лерро прикрыл эти самые прекрасные глаза, явно сдерживая желание ее прибить. — А бедным сироткам — шанс на лучшую жизнь! Из нашего киоска всё до единого сентаво пойдут сиротам на обзаведение!

Я даже успела подумать, что наш киоск если не обгонит проценты Монро, то и отстанет не сильно… когда новый выкрик заставил всех позабыть о вовкуньих шкурах.

Глава 18. Герои площади

Крик был пронзительный, и с легкостью покрыл шум толпы — будто его обладательница наглоталась зелья, что мы армейским командирам продаем. Продавали… раньше…

— Врешь ты все! — верещала одетая в лохмотья деваха непонятных лет. Чтоб разобрать, молодая она или старая ее надо было сперва отмыть, а до этого еще вытряхнуть из вороха пестрых лохмотьев. Всклокоченная полуседая голова ее была повязана пестрым шарфом, наполовину закрывающим лицо. За девахой вприпрыжку следовали двое детей — тоже непонятно какого пола, не разберешь под слоем грязи и тряпок. Вокруг всей троицы витало такое густое застарелое зловонье, что в глаза слезились. Только что плотно сбитая толпа шарахнулась в стороны, и троица вальяжно проследовала по открывшемуся коридору.

Предводительница, лихо подбоченившись, встала перед прилавком:

— Ишь, бесстыжая, скачет, юбками трясет, даром, что сьёретта! — она неодобрительно поглядела на Амелию. — Слышь, бесстыжая! Ежели и правда сиротам на обзаведение собираете, так вот, на тебе! — она ухватила за плечи детей в лохмотьях и вытолкнул их вперед. — Самые что ни на есть сиротинушки! Вот и выдели им золотишка, что ли!

— Приданое сиротам будет выдаваться из собранных средств в организованном порядке. — строго сказала Анаис, но разбитная нищенка оказалась к гневу герцогессы устойчивей наемницы.

Она смачно сплюнула сквозь зубы — плевок угодил на прилавок, Анаис едва успела отпрянуть.

— Вот я и говорю — вранье! — снова заверещала нищенка, и теперь ее слышно было на другом конце площади. Голоса стихали, любопытный народ начал подтягиваться поближе. — Ничего мы не получим! До бедного люда вам, блааародным, и дела нет!

— А ведь верно говорит! — гаркнул вдруг мужской голос.

Голос показался мне знакомым, я торопливо обернулась… И увидела нагло лыбящегося наемника Топотуна из охранников Гэмми. Смотрел он на меня.

— Что сами девки по карманам не рассуют, на шпильки себе, да булавки, то Королевский Совет с попечителями растащат, а нам как всегда — шиш чащобный! — нищенка свернула пальцы в характерную фигуру. — Точно как с прошлогодним базаром, когда на лекарские зелья собирали! Уж как я молиииила! — кликушески взвыла она.

Знакомые интонации…

— Как просииила, когда доченька моя помиралаааа от горячки гнойной! Все порооооги оббила! В ногах валялась: дайте денег, дайте! Один пузырик, один пузыречек чащобного зелья — и доченька моя была бы живая! Так не дали, жадюги! И померла моя ясочка! — она вдруг бесстыдно задрала свои лохмотья, открывая привязанный прямиком к животу сверток, рванула завязки…

И положила прямиком на устилающие прилавок вовкуньи шкурки маленькое тельце мертвого младенца с посиневшим от гнойной горячки лицом.

В толпе раздались крики ужаса, какая-то дама, смертельно побледнев, обвисла на руках мужа. А главное — на нас со всех сторон глядели осуждающе, хотя ни одной из нас в прошлом году в столице не было!

— Это мальчик. — в наступившей тишине вдруг громко сказала Камилла.

— Что? — рявкнула нищенка, хищно оборачиваясь к Дезирон.

— Мальчик это. — не отрывая глаз от жалкого, ссохшегося тельца, сказала графиня.