Алена работала следственным психологом, тем, кто называется в криминальных романах профайлером. Поэтому увидеть Ураева на сцене, понять его психотип, имело для нее, прежде всего, профессиональный интерес. Она пришла сюда только потому, что на сцене выступит перед ней вероятный маньяк и педофил. Это будет для нее бесценный опыт. Тогда ее женская интуиция, на которую она более всего надеялась, безошибочно определит и подскажет ей опасность этого мужчины и его потаенное — это было, по ее опыту, самое надежное. Бездонное бессознательное, доставшееся человеку от животных, всегда тоньше и быстрее чувствует то, что ускользает от рассудка. Возможно, она тогда почувствует и убедится, что этот человек и есть серийный убийца растерзанных женщин. Психопатию и жестокость в натуре человека не скроешь, она проявится даже в танце, а возможно, — яснее всего в танце. Тогда она найдет слова и аргументы, чтобы убедить начальство срочно провести у него обыск и задержать его. В любом случае, это облегчит его допросы, если дело дойдет до этого.

Когда недавно нашли тело последней разрезанной женщины, сопоставили оставленные следы и жестокий характер ее ранений с другими, найденными год назад и ранее, ни у кого не оставалось сомнений, что это совершает один и тот же серийный маньяк. Однако на Алену это подействовало еще и эмоционально. Она не испугалась за себя, но у нее возникла и не проходила острая жалость к тем женщинам, судя по всему, очень многим, которых настигла эта страшная боль, ужас последних минут и отвратительная смерть.

Когда Алена увидала и узнала на сцене интересующего ее человека, она стала наблюдать только за ним. Он был тут явный фаворит и «звезда», всегда на центральных позициях, самый рослый и мускулистый, владеющим своим телом свободно и легко, и взгляд непроизвольно задерживался только на нем. Он и среди публики вызывал самые бурные и шумные эмоции. При общем возбуждении и пылкости его танцев, она заметила в нем и некую нарастающую исступленность, как будто он покидал в эти минуты сцену и переходил в какой-то свой личный мир. Ей показалось, что все это он делает только для себя, а не для публики, для каких-то своих затаенных потребностей, желаний или страстей. Он — не с ними, и не для них, все они чужие для него, и он совсем в другом сейчас мире. Он ненормален в каком-то неизвестным Алене смысле. Он одновременно и притягивал к себе какой-то откровенной звериной страстью и отталкивал скрытой, лишь подсознательно угадываемой странностью или даже пороком. Тем не менее, она подумала, что, возможно, не заметила бы этого, если заранее не подозревала в нем извращенца и маньяка, и ни искала любых признаков, подтверждающих это. Однако в его танце это прорывалось открыто, напоказ, поэтому так и возбуждало всех этих женщин за столиками, притягивало на бездонном бессознательном уровне, как обезьян в первобытном лесу или кролика перед удавом.

Последний сольный «перекат» выполнял Ураев, вызывая не только радостный шум, но и громкие визги у публики. Вдруг он замер в одной из своих самых эротичных поз, музыка остановилась, публика тоже моментально стихла. Затем Ураев легко сбежал по лесенке в зал, и сразу — к столику у сцены, недалеко от Алены. За столиком сидела девушка, и он вдруг подхватил ее вместе со стулом. Поднял над своей головой и понес ее вверх на сцену. По залу прокатился удивленный «Аах». Вновь заиграла прерванная музыка, с того же места и в том же пульсирующем ритме, и Ураев стал продолжать свой «перекат», но теперь с девушкой, прижатой со стулом к его бедрам. Девушка обхватила его тело ногами, прижалась к нему грудью и слилась с ним в ритме «переката». В зале некоторые дамы даже вскочили и начали прыгать от возбуждения. Шум и визг стоял невообразимый, пока Ураев, не закончил, не спустился с девушкой вниз, и не раскланялся перед ней у ее столика.

После завершающего группового танца, под гром аплодисментов все мужчины-танцовщики начали спускаться со сцены и обходить столики. Со смехом некоторые дамы протягивали к ним руки и легко гладили их разгоряченные, блестящие от пота и помады тела. Другие оттягивали некоторым молодцам резинку шортиков и запихивали под нее денежные бумажки.

Алена следила только за Ураевым. Он начал обходить соседние с ней столики, и она в легком замешательстве думала, как ей вести себя, когда он пройдет мимо нее, но ничего так и не решила. Когда же тот начал обходить ее столик кругом, она стала смотреть в другую сторону, однако сразу почувствовала, что это самое глупое с ее стороны, она повернулась к нему, и вдруг их глаза встретились. Повторилось то же самое, что несколько часов назад у дверей его квартиры. Они смотрели друг на друга, не отрываясь, не менее трех секунд, пока у нее не пробежала по спине дрожь. Она резко отвернулась, и чтобы скрыть свое смятение стала быстро собираться, чтобы уйти.

Но сразу пройти к выходу было был нельзя, танцовщики еще не закончили свой прощальный обход столиков, и ей пришлось бы протискиваться между ними и возбужденными дамами. Поэтому Алена осталась сидеть, разглядывая расписной занавес. В эти минуты к ней неожиданно сбоку подошла женщина и остановилась рядом. Алена от неожиданности даже слегка вздрогнула.

— Здравствуйте, Алена Юрьевна. Вы меня не узнаете?

Алена, не вставая, подняла на нее голову. Очень смутно лицо молодой женщины ей кого-то напомнило. Это было больное лицо. Даже обильная косметика не могла укрыть синеву под глазами, бледную кожу и красноватые белки глаз. Шея у нее была повязана широкой розовой косынкой. По этой косынке она с изумлением узнала ту, которая несколько минут назад танцевала на сцене эротичный номер с Ураевым.

— Вы имеете в виду свой танец?

— Нет, нет, Алена Юрьевна! Вы год назад вели мое следствие по наркотикам.

Алена смутилась и непроизвольно покосилась на соседок, но всем было сейчас не до них, было очень шумно, и никто их не слушал.

23. Похищение

Когда началось это шоу, Люба еще не приехала. Этим вечером она вошла в клуб очень поздно, незадолго до их коронного и последнего в программе номера со стулом. У нее по-прежнему очень болела голова, тошнило, но она крепилась, и все произошедшее вчера старалась скорее забыть, как будто этого никогда не было. Под глазами у нее синели предательские круги, на шее повязана широкая розовая косынка,

Она вошла в клуб с главного входа,