Мэри-Линетт отпустила его. Эш поднял тисовый прут, сделалнебольшой надрез у себя на шее и запрокинул голову.

Мэри-Линетт понимала, что сейчас ей придется сделать то,чего она никогда прежде не делала. С трепетом она прикоснулась губами к егошее.

«Я пью кровь. Я уже почти охотник… или что-то в этом роде.Как бы там ни было, я пью кровь, и мне это нравится… Может быть, потому, что унее нет вкуса крови. Нет вкуса меди и страха. У нее таинственный и магическийвкус, древний, как звезды».

Когда Эш мягко отстранил ее, она едва держалась на ногах.

— Нам лучше пойти домой, — сказал он.

— Зачем? Со мной все в порядке.

— У тебя начнется головокружение… слабость. И если мысобираемся закончить с твоим превращением…

— Если?

— Хорошо-хорошо. Прежде чем это произойдет, нам следуеткое-что обсудить. Мне нужно все тебе объяснить, мы должны разобраться вдеталях. И ты должна отдохнуть.

Мэри-Линетт знала, что он прав. Ей хотелось остаться здесь,наедине с Эшем, в темном храме леса, но она и вправду ослабела и чувствоваласебя какой-то вялой. Нелегкое это дело — становиться дочерью тьмы.

Они направились обратно тем же путем. Мэри-Линеттчувствовала, что внутри нее что-то изменилось, и это чувство сейчас былосильнее, чем тогда, когда она обменивалась кровью с тремя девушками. Сейчас онаодновременно ощущала слабость и необычное обострение всех чувств, словно всепоры ее тела внезапно раскрылись.

Лунный свет казался сейчас намного ярче. Она могла ясноразличать цвета — бледно-зеленые поникшие кедровые ветви, мрачно-фиолетовые,похожие на клюв попугая, цветки зигаденуса, растущие изо мха.

И лес больше не казался безмолвным. Мэри-Линетт слышаламножество слабых жутковато-таинственных звуков, мягкое шуршание ветра в хвое исобственные шаги по влажным заплесневелым веткам.

«Я даже запахи различаю лучше, чем прежде, — подумалаона. — Здесь пахнет кедром, гниющими растениями и чем-то действительнодиким — грубым, как запах зверинца. И еще чем-то горячим… жженым…»

Запах машины. Этот запах жег ей ноздри. Мэри-Линеттостановилась и тревожно взглянула на Эша.

— Что это?

Он тоже остановился.

— Пахнет резиной и маслом…

— Автомобиль! — воскликнула Мэри-Линетт.

Мгновение они глядели друг на друга, затем одновременноповернулись и побежали.

Что-то случилось с ее автомобилем. Из-под капота струилсябелый дым. Мэри-Линетт попыталась подойти ближе, но Эш оттащил ее назад.

— Я только хотела открыть капот.

— Нет. Смотри! Вон там…

Мэри-Линетт посмотрела, куда показывал Эш, и у нееперехватило дыхание. В клубах дыма, облизывая капот, метались крошечные язычкипламени.

— Клодин всегда говорила, что рано или поздно этослучится, — мрачно заметила Мэри-Линетт, в то время как Эш оттаскивал ееподальше. — Только ей казалось, что я при этом обязательно буду в машине.

— Теперь нам придется прогуляться до домапешком, — вздохнул Эш. — Если только кто-нибудь не заметит пламя…

— Никаких шансов, — ответила Мэри-Линетт.

«Вот тебе подарочек за то, что привела парня на прогулку всамое глухое место в Орегоне», — злорадно заявил ей внутренний голос.

— А ты превратись в летучую мышь или кого-нибудь еще илети себе домой, — съязвила она.

— Извини, у меня двойка по оборотничеству. И к тому жея никогда не оставлю тебя здесь одну.

Мэри-Линетт все еще не осознавала опасности. Она былараздражена и поэтому вспылила:

— Я могу сама о себе позаботиться и…

Она не успела окончить фразу: в это мгновение из темноты наголову Эша обрушилась дубина, и он упал навзничь.

Дальше события развивались с невероятной быстротой иодновременно замедленно, как во сне. Мэри-Линетт почувствовала, как сзади еесхватили за руки. Кто-то пытался соединить их вместе, кто-то очень сильный.Затем ее запястья обожгла веревка, и она поняла, что происходит.

«Мне связали руки, теперь я беспомощна, нужно что-то делать,немедленно…»

Она вырывалась, отбивалась ногами. Но было поздно. Ейсвязали руки и привязали к дереву, сильнейшая боль отдавалась даже в плечах, иона подумала: немудрено, что в полицейских участках люди кричат, когда имзаламывают руки и надевают наручники.

— Перестань сопротивляться, — прорычал странныйгрубый голос. Она пыталась разглядеть нападавшего, но мешало дерево. —Перестанешь дергаться — не будет больно.

Мэри-Линетт продолжала сопротивляться, но напрасно. Онаощутила руками и спиной кору дерева, изрезанную глубокими трещинами, — иуже не могла пошевелиться.

«Господи, ничего не получается. Я не могу вырваться… яобессилела после того, что произошло у нас с Эшем, и теперь не могу дажепальцем пошевелить».

«Прекрати паниковать и думай, — свирепо приказал ейвнутренний голос. — Чем впадать в истерику, лучше напряги мозги».

Мэри-Линетт прекратила борьбу. Она стояла, тяжело дыша, ипыталась взять себя в руки.

— Я же предупреждал. Больно бывает, только когдасопротивляешься.

Мэри-Линетт повернула голову и увидела наконец, кто это.

У нее тоскливо сжалось сердце. Она почти не удивилась… нобыла бесконечно разочарована.

— Джереми… — прошептала она.

Но это был вовсе не тот Джереми, которого она знала. То желицо, те же волосы, та же одежда, но в то же время в его облике появилосьчто-то странное, что-то мощное и жуткое, непостижимое. Его глаза сталинечеловеческими и равнодушными, как у акулы.

— Я не причиню тебе зла, — прозвучал егоискаженный, чужой голос. — Я связал тебя, только чтобы ты не мешала.

В сознании Мэри-Линетт пронеслось: «Боже мой, он пытаетсябыть дружелюбным… Чтобы я не мешала чему? Эш!»

Она взглянула на Эша. Тот лежал неподвижно; своим новымудивительным зрением, способным различать цвета в лунном свете, Мэри-Линеттувидела, что его белокурые волосы медленно пропитываются кровью. Рядом с Эшемна земле валялась тисовая дубинка: неудивительно, что Эш был без сознания.

«Но если он истекает кровью, значит, жив… Господи, он и неможет быть мертвым. Ровена говорила, что вампира можно убить только деревяннымколом и огнем».

— Я должен о нем позаботиться, — сказалДжереми. — А потом я отпущу тебя, обещаю. Когда-нибудь я все тебе объясню,и ты поймешь.

Мэри-Линетт перевела взгляд с Эша на незнакомца с лицомДжереми, и ее сковал холодный липкий ужас: она поняла, что он имел в виду,говоря «я должен о нем позаботиться».