Два последних дня, которые он еле прожил, явно навсегда врежутся в его память как что-то страшное, гадкое, грязное, опасное. Его без конца трепала полиция. То и дело вызывал к себе Лев Эдуардович, требовал поднимать какие-то старые дела, а они давно были в архиве. Просматривал их, оставался недоволен, требовал еще и еще. Игнат, как мальчик на побегушках, носился по этажам, без конца спускаясь в архив. Помощника ему так и не дали.

Но Льва Эдуардовича это, кажется, совсем не заботило. Он все больше хмурился и загружал Игната работой. И все меньше объяснял.

Единственное, что услышал от него Игнат за эти два дня, – информацию о звонке, который поступил на корпоративный мобильный покойной Любочки.

– Это мобильный телефон, который принадлежит некоему Сергею Ивановичу Бурякову, – набивая табак в трубку, тихо произнес начальник. – Человек без определенного рода занятий и места жительства. Какие у нее могли быть с ним дела?

Игнат этой фамилии никогда прежде не слышал и вполне резонно развел руками.

– Эта информация поступила вчера.

Лев Эдуардович сунул трубку в рот, и через мгновение в сторону Игната поползло ядовитое облако дыма.

– А сегодня утром выяснилось, что этот Буряков проживал в какой-то общине и отвечал там за сделки с недвижимостью.

– Надо же! – изумленно округлил глаза Игнат. – Какие могут быть сделки с недвижимостью в общине!

– Сделки оформлялись с ее членами, у которых на момент их вступления туда имелось что-то стоящее: квартира, дача, машина. Каждый был обязан отречься от всего мирского.

– Ничего себе порядочки, – едва слышно произнес Игнат, все еще не понимая, куда клонит любитель вонючего табака.

– Каждый волен выбирать. Люди, которые подписывали соглашения, дарственные, генеральные доверенности, шли на это сознательно. Это был их выбор, – меланхолично заметил Лев Эдуардович.

Он замолчал, заполняя паузу слабым чмоканьем. Он курил и думал. На Игната он не смотрел, словно совсем забыл о нем. Потом вдруг встрепенулся.

– К слову, разве вы не знали, что ваша помощница оказывала этой общине юридические консультации и услуги? Не знаю, как часто. Еще не установил, но оказывала. Вы не в курсе?

Этот вопрос был таким острым и болезненным, что Игнату показалось, будто с его спины начали сдирать кожу.

– Нет. Я ничего не знал, – он стойко выдержал подозрительный взгляд начальника, ядовитой змеей выползший из-под нависших мохнатых бровей.

– Странно…

– Что, простите?

Он снова принял позу официанта. Что за черт! Игнат резко выпрямился.

– Говорю, выглядит это довольно-таки странно, поскольку я нашел несколько дел из архива, на которых стоит ваша подпись.

– И?

– Это сделки с недвижимостью тех людей, которые проживают в общине уже более шести лет. Ко мне обратились сотрудники полиции за разъяснениями, вот мне и пришлось вас погонять. Так что скажете, Игнат Федорович?

Голова Льва Эдуардовича скрылась в дыму. Или у него перед глазами пелена от нервного потрясения? Он такого поворота не ожидал.

– Мне нечего сказать, Лев Эдуардович, – округлил глаза Игнат. – Если сделки и оформлялись, то в законном порядке.

– Тут вопросов нет, – вставил начальник. – Комар носа не подточит.

– А где потом решили проживать эти люди: в общине, в доме престарелых, у родственников, мне неведомо. И как вы сами справедливо заметили, – Игнат нервно улыбнулся, – было это очень давно.

– Да. Но было, и теперь к нашей конторе возникнут вопросы. Хорошо, что ваша помощница… Очень своевременно. Уж простите мое кощунство, – произнес тот ворчливо. – Пигалица! Ввязалась, сама не понимая куда. Но с покойников и взятки гладки. У нас нет этих дел в производстве. Нет?

– Нет.

– А то, где и с кем она работала факультативно, ее проблемы. Ну, и их тоже… Как же это вы недоглядели, Игнат Федорович? – с легкой укоризной поинтересовался Лев Эдуардович и тут же, не дождавшись ответа, беспечно махнул рукой. – Хотя, о чем это я! Разве уследишь! Вы вон за своей женой уследить не смогли. Это правда, Игнат Федорович?

– Что – правда?

Игнат почувствовал, как с его спины пополз второй лоскут кожи. Ему было очень больно! Очень! Вот они нервы, нервы…

– Что тело вашей жены было обнаружено в общей могиле неподалеку от общины?

И сквозь облако дыма на Игната глянула пара ледяных злых глаз.

Лицо ему словно опалило пламенем. Сделалось душно, он потянул узел галстука. Судорожным движением попытался расстегнуть верхнюю пуговицу сорочки, она застряла, оторвалась, покатилась по полу под массивный стол начальника.

– Значит, правда, – низко опустил голову Лев Эдуардович и кивнул на кресло для гостей. – Да присядьте вы. Чего столбом стоять? И простите меня – идиота бестактного.

Игнат упал в кресло, закрыл лицо руками и совершенно неожиданно расплакался. А Лев Эдуардович перепугался, принялся суетливо бегать по кабинету, поднося Игнату то стакан с водой, то какие-то вонючие капли. Воды он выпил, от капель отказался.

– А может, граммов сто, а, Игнат Федорович? – начальник вытащил из ящика стола початую бутылку виски. – Не помешает.

– Спасибо. Я за рулем.

Игнат вытер мокрое лицо носовым платком, скомкал его, сунул в карман пиджака. Представил, насколько жалок он теперь, и разозлился на себя. Что, в самом деле!..

– Эта дрянь… Эта дрянь устроила всем… – произнес он сдавленно и замолчал.

А Лев Эдуардович сидел и гадал: о ком он, вообще? О своей помощнице или о погибшей жене? Хотя, если разобраться, такой характеристики достойны обе. От вопросов он воздержался – не ровен час, разрыдается снова. А ему оно надо? Не очень приятно наблюдать за тем, как взрослый серьезный мужик корчится от боли из-за бабы. Или из-за баб?

– Вот что мы сделаем, – произнес он примирительно и положил тяжелую ладонь на папки со старыми делами. – Если у вас нет ничего срочного, поезжайте домой, займитесь подготовкой к похоронам.

– Да я уже все оплатил, отдал распоряжения. Тело не отдают, – пожаловался Игнат. – Какие- то у них там все следственные действия, протокол. И мне лучше здесь. На людях. Дома будет вовсе плохо.

– А, ну как изволите, – начальник со вздохом убрал бутылку обратно в стол. – Ступайте тогда, Игнат Федорович. Да… И умойтесь.

Сразу от начальника он пошел в туалет и долго со злостью рассматривал свое некрасивое, вмиг постаревшее лицо. И так же долго задавался вопросом: а нужны ли были эти слезы при начальнике? Поразмыслив, решил: да, нужны. Он и так долго держался. К тому же людям без разницы: плачет он или молча переживет свою боль. Они найдут предмет для пересудов.