Тетя Нинель и дядя Герман неправдоподобно громко храпели усебя в спальне. Осталось загадкой, почему шум погрома не разбудил их. Скореевсего, здесь не обошлось без Пундуса храпундуса.

– Вот видишь, это не Пипа! Она не стала бы крошитьсобственные вещи! И заклинаний она не знает! – сказала Таня.

Баб-Ягун опустил руку с перстнем.

– Ой, мамочка моя бабуся! Я прям зверею! Зомбируйте меня,чтоб я не мучился! Смотри, мой рюкзак весь скукожился! Кто-то прожег в немдыру! Готов поспорить, в него выстрелили красной искрой!

Таня метнулась к дивану. Она была уверена, что футляр отконтрабаса тоже испорчен, но сюда, видно, грабитель не добрался. Футляр был наместе. В целости и сохранности. Правда, на драконьей коже была заметнадлинная царапина, будто кто-то схватил его, но что-то помешало ему довершитьначатое.

Таня испытала облегчение. Футляр, контрабас и перстень – воти все, что осталось ей от родителей. Было бы ужасно, если бы футляр разделилсудьбу рюкзака Ягуна.

– Интересно, зачем приходил этот гад? Смотри, дверца шкафасорвана с петель. Шторы изрезаны! Он что, сам с собой тут воевал? Или это твойдядя Герман бегал тут с ятаганчиком? – рассуждал Баб-Ягун.

С каждой минутой он становился все словоохотливее. Он толькочто сообразил, что в сожженном рюкзаке у него остались все учебники.

– Ты это видел?! Вон там! – внезапно Таня схватилаБаб-Ягуна за руку.

На ковре, раздавленная чьим-то ботинком, лежала высохшаягвоздика, видно, выпавшая из чьей-то петлицы. Таня взяла ее в руки. От гвоздикипахло плесенью.

«Спящий Красавец!» – едва не воскликнула она, но вовремявспомнила о страшной клятве, которую давала Тарараху. Разрази громус – не тозаклинание, с которым можно шутить.

Стоило Тане подумать о Спящем Красавце, как такса внезапнозавыла еще громче, еще безутешнее. Осколки стекла, торчавшие в раме, какдраконьи зубы, осыпались. В комнату воинственно влетела ржавая шпага и,проскользнув между Таней и Ягуном, улеглась в ящик рядом с короной и сапогами,которые дядя Герман все же снял в ту ночь по просьбе тети Нинели.

– Ого, холодное оружие! Да твой дядя Герман просто воин: ишпага у него, и ятаганчик! – фыркнул Ягун.

Однако дотрагиваться до шпаги он предусмотрительно нерискнул, тем более что разбросанные по клинку пятна ржавчины весьма походили настарые следы крови.

– Дорого бы я дал, чтобы понять, что тут произошло, пока мы,как два психа, гонялись за горошинами! Жаль, не у кого спросить, что он тутискал, – сказал Ягун.

Он вспомнил было о Дедале, но тотчас сообразил, что книжныйпризрак может рассуждать лишь о том, что описано у него в «Искусстведраконбола». Исключение составлял только Гуго Хитрый, но он был похищен.

Решив проверить еще раз, все ли на месте, Таня открылафутляр. Ее рука привычно скользнула в потайной карман. Ее секретный дневник,кое-какие косметические мелочи, письма от Ваньки и Медузии… Маловероятно, чтобыночной гость приходил за этим.

Опуская крышку, Таня случайно сделала это слишком резко.Футляр перевернулся. Из другого – не потайного даже, а самого обычного,предназначенного для нот кармана выскользнули полотенце и гребень – загадочныйдар Лукерьи-в-голове-перья…

* * *

Ни Таня, ни Баб-Ягун не знали (да никогда и не узнали!), чтоодин невольный свидетель ночного визита все же был. В соседней квартире подстолом прятался генерал Котлеткин, дрожавший ничуть не меньше таксы. Бедняге нетак давно суждено было пережить тяжелейшее потрясение в его жизни.

Хандра началась у Котлеткина еще с вечера. Впрочем, вызванаона была мелкими неурядицами, которых множество в жизни каждого лопухоида. Днемв его бронированный «Мерседес» въехал его же джип сопровождения, и обе машинытак сильно пострадали, что бедный генерал вынужден был пересесть в вызванный порации резервный танк. Автомобильные пробки удалось удачно проехать, но наобратном пути из танка незаметно вытащили барсетку со всеми сегодняшнимивзятками.

Грудная жаба глодала безутешного генерала до трех часовночи. Наконец он почти было заснул, но тут через стену, в квартире Дурневых,зазвенели стекла. Залаяла и почти сразу завыла собака. Котлеткин раздраженнозаворочался и накрыл голову подушкой. Дядя Герман был ему полезен, хотя на вкуслюбящего тишину генерала он как сосед был шумноват.

Грохот не прекращался. Он был слышен даже сквозь подушку.Казалось, дом дрожит и ходит ходуном.

«Что они там, гирями кидаются? Совсем обнаглели!» – подумалКотлеткин. Отшвырнув подушку, он подскочил к стене и, произнося укоризненныеслова из армейского лексикона, принялся колотить в нее кулаком.

Шум в дурневской квартире не прекращался. Звуки дробнопрокатывались за стеной, словно намеренно приводя в бешенство нервногоКотлеткина. Генерал уже собирался в одной пижаме выскочить на площадку извонить в дурневскую дверь, но внезапно что-то полыхнуло у него перед глазами.

Пройдя прямо сквозь стену, в комнату вторглась худаяугловатая фигура. Пораженный Котлеткин упал на четвереньки и быстро заполз подстол. Он как-то вмиг звериным почти чутьем определил, что именное оружие тут непоможет. К тому же пистолет лежал у Котлеткина в сейфе, а код Айседоркапостоянно меняла, опасаясь за свои драгоценности.

Оказавшись в квартире у дурневских соседей, неизвестныйостановился, переводя дух. Генерал Котлеткин трусливо икнул в своем убежище истукнулся затылком о столешницу. Стол подпрыгнул. Привлеченный шумом,незнакомец повернул голову. В пятне лунного света мелькнули желтоватое лицо итугой воротник старомодного мундира.

– Ты видел меня! Придется стереть тебе память! Или лучшеубить: это надежнее, – утвердительно сказал он и начал поднимать руку.

Котлеткин закрыл глаза, готовясь к смерти. Перед егомысленным взором, как любят писать в своих книжках прозаики-лопухоиды,пронеслась вся его светлая и яркая жизнь, начиная с того самого дня, как он,зеленый еще курсантик-снабженец, перебрасывал через бетонный забор воинскойчасти банки со сгущенным молоком и тушенкой.

Но, видно, смертный час генерала Котлеткина еще не пробил.Внезапно окно комнаты брызнуло осколками. В комнату, нанося колющие и рубящиеудары, ворвалась ржавая шпага графа Дракулы. Неизвестный, не ожидавший, что онанайдет обходной путь, испуганно присел и выбросил из пальца – так, во всякомслучае, показалось Котлеткину – несколько красных искр. Огненные точки прожглив обоях страшные дыры, расплавили рамку с фотографией арабского министра,которому Котлеткин потихоньку продавал списанное оружие, но не причинили шпагени малейшего вреда. Насмешливо позванивая, она отвлеклась на шторы, без всякогоусилия разрезая их на длинные полоски.