По дороге от моря заблудился, попал в тупик между скалами.Измученный, он хотел опуститься на камни, и будь что будет, лучше умеретьздесь, как вдруг в вое северного ветра услышал далекий зов боевой трубы. Скореевсего, это звучал охотничий рог, но ему упрямо чудился призыв медной трубы. Состоном он поднялся, ухватился за край выступа, подтянулся, встал ногами, снованащупал едва заметные выступы, пополз, как ящерица, наверх. Измученное телоодеревенело, но пока звучала труба, он чувствовал, как в его теле живутнебесные силы, посланные богами, и эти силы не дают ему распустить слюни какпростому смертному.

Когда голова наконец поднялась над краем, он увидел далековнизу замкнутую отвесными стенами долину. Два десятка крохотных домиков изсерых глыб, а также дом конунга, похожий на отесанную со всех сторон гору,мрачный и угрюмый, обнесенный высоким забором. У каждого свиона дом – маленькаякрепость, никто не защищен от кровной мести, что обрушится на тебянежданно-негаданно: кто-то где-то из твоей родни убил кого-то из его родни,теперь придут и убьют тебя и твою семью, но на кресло конунга посматривают ещеи мятежные ярлы, а всякий ярл становится мятежником, когда видит так близкобогатство и власть!

Божественная сила покинула тело, он ощутил себя опустошеннойоболочкой. Но теперь и без тропинки видел, куда спускаться, а ледяной ветеростался грызть камни наверху. От домов его заметили, в его сторону побежалиребятишки. Вышли мужчины – все рослые, крепкие в кости, иным в этом краю невыжить, но одетые бедно. Так не одевались на Руси даже обельные холопы и рабы.

– Я с миром, – объявил Владимир хриплымголосом. – Я гость Эгиля Тригвасона!

Его рассматривали без враждебности, но холодно и неприветливо.Никто не двигался, стояли как прибрежные скалы, провожали взглядами светлых,как вода у берега, или с недоброй голубизной глаз.

Владимира встретили в сенях стражи, не удивились, и онвспомнил горластых ромеев, что тут же наполнили бы весь двор восклицаниями,расспросами, теребили бы, предлагали меняться одеждой, оружием, обувью,спрашивали бы, как плыл, что видел, какие новые песни слышал…

Кто-то пошел искать конунга, а ему велели ждать в большомзале. Он опустился на лавку у стены, с наслаждением вытянул гудящие ноги.Сладкая усталость охватила все тело. В двери с двух сторон входили крепкиебелокурые молодцы, играли могучими мускулами, врывались крупные лохматые псы.Рычали враждебно, но Владимир не двигался, и псы о нем быстро забывали. Но нелюди.

Появлялись молодые женщины, жены или дочери конунга,откровенно глазели на гостя. Весть про сбежавшего князька из Хольмграда, вездераспри, распространяется быстро. Владимир видел, как иные здоровяки с голоднымиглазами уже хищно потирают руки, любовно хлопают по рукоятям боевых топоров.

За помощью прибыл, ха-ха! Будет кровавая сеча, будет многозлата, серебра, драгоценных камней. Конунг потребует и дани с русских городов,а этому князьку ничего не останется делать, как покорно склонять голову. Раз ужуцелел от меча брата своего, то все отдаст, только бы сесть обратно на свойстол, пытать и казнить соперников…

Вечером был пир в доме конунга. Владимир терпеливо выдержалвсе, пиры для него не в новинку, пил и ел, осушал кубки за конунга и знатных гостей,улыбался, терпеливо ждал конца.

После пира его провели в верхнюю комнату. Стены были изтолстых глыб, воздух был сырой, хотя в открытом очаге полыхал жаркий огонь.Вдоль стены горели светильники, однако даже они не могли наполнить комнатузапахом масла и благовоний. Маленькие узкие окна были забраны толстымирешетками, узкие струи холодного и влажного воздуха моря изгоняли все запахижизни.

Владимир окинул быстрым взглядом мечи, алебарды, щиты настенах. Все знакомо, только и разницы, что в теремах это все висит на стенах изтолстых бревен, а здесь на стенах из массивных камней.

Конунг Эгиль Тригвасон вошел в сопровождении двух стражей.Они остались по обе стороны двери. Конунг кивнул на стол с двумя лавками:

– Садись. У тебя был трудный путь.

– Да, легче вскарабкаться к гнезду орла, –согласился Владимир.

Блаженное тепло прокатилось по ногам, лавка показалась мягчеромейских кресел. Тригвасон сел напротив, его серые глаза внимательнорассматривали молодого хольмградского князя. Владимир чувствовал за этимиглазами холодный и беспощадный мозг, что уже рассчитывает, прикидывает,оценивает, собирается выдрать из загнанного в угол беглеца деньги, душу ипечень. А сам предаст так же легко, как и заключит договор. Это не печенег, тотдаже не представляет, как можно нарушить слово.

По знаку конунга перед гостем поставили блюдо с едой, затемвнесли наполненные до краев кубки. Владимир по запаху уловил хмельной мед.Тригвасон подчеркивал, что принимает его как знатного гостя, согласно егообычаям, хотя мог бы наполнить кубки вином или даже свейским пивом.

– С чем прибыл, князь?

– Великий князь Святослав погиб, – сообщилВладимир. – Остались мы трое, его дети. Ярополк уже убил брата своегоОлега, теперь хочет убить меня. У меня есть новгородское войско. Оно на моейстороне. Но за Ярополком стоят печенежские войска, с ним дружинники Святослава.Я пришел за помощью. Если с вами я разобью Ярополка, то щедро заплачу запомощь.

– Чем? – спросил конунг скептически. – Дашьгорода?

Владимир покачал головой:

– Города дать не могу, сам знаешь. Прошли временаРюрика! Все племена поднимутся, нас сметут вместе. Но Киев – город богатый. Ямогу собрать с него плату.

– Богатый, – согласился конунг. – Однажды япобывал там.

– С того времени он стал намного богаче, – заверилВладимир.

Конунг неспешно рассматривал молодого князя-изгнанника.Могучие руки викинга двигались по столу, бесцельно трогали кубки, металлическиеблюда, в рассеянности сворачивали железный поднос в трубку, распрямляли ивыравнивали неровности с такой легкостью, словно мяли сырую глину.

– Я не могу дать воинов, – сказал оннаконец. – И никто в здешних краях не даст. Скажу больше, юный конунг…Никто тебе не поможет! Ни в моей стране, ни в Британии, ни на островах, ни впольских или чешских землях.

Владимир побледнел. Тон конунга был обрекающим. Хуже всего,он сам понимал, что в Свионии вряд ли помогут. Но резкий отказ услышал слишкомбыстро. И такой, что уже нет смысла разговаривать еще, торговаться, обещатьденьги и земли, которые еще не являются его собственностью.

Он поднялся:

– Благодарю, конунг, за прием, за ласку.

Тригвасон кивнул:

– Не за что. Что будешь делать?

– Буду пробираться на острова. На Буяне живут людинашего языка. Они могучие воины и свирепые викинги. На Готланде – готовые кпоходам готы. Еще буду говорить с вождями тех племен, через чьи земли пойду.