Старушка словно уловила мои скорбные мысли ипришла мне на помощь:

— Ну если вы и в самом деле приехали издалекаи вам некуда идти, вы можете подождать Сашу в его комнате. Она открыта.

— Правда? — Я не могла поверить тому, чтоуслышала, и на всякий случай сделала шаг вперед.

— Заходите. Я уже не в том возрасте, чтобышутить. Думаю, он не будет меня ругать, чего я вас впустила.

— Конечно, не будет. А вы его бабушка?

— Нет. Я его соседка.

Соседка?. — Соседка. Тут квартиракоммунальная. Саша свою комнату на ключ никогда не закрывает. Да и не толькоон, но я тоже. Если бы мы друг другу не доверяли, мы бы никогда не ужились водной квартире. Посмотришь на других и диву даешься: живут в одной квартире, аготовы друг другу глотки пораздирать. А мы и не враги, и не друзья. Мы простососеди. Так и должно быть.

Я хотела было разуться, но старушка пресекламои действия, покачав головой:

— Не разувайся, у нас ходят в обуви. Еслизахочешь разуться, разуешься в комнате Саши. Здесь полы холодные и грязные.

Как только передо мной распахнулась дверьСашиной комнаты, я сморщилась, почувствовав едкий запах сигаретного дыма.Никогда в жизни я не видела такое количество пепельниц и лежащих в них окурков.Создавалось впечатление, что в этой комнате собиралось около десятказдоровенных мужиков, которые играли в карты и курили до одурения.

— Хочешь, приляг на диван, с дороги все-таки,— старушка уже в который раз оглядела меня с ног до головы.

Оставшись в комнате одна, я подошла к окну иоткрыла его настежь. От потока свежего воздуха я почувствовала себя значительнолучше. Посидев несколько минут на подоконнике, прилегла на диван и тут жепровалилась в глубокий сон. Странно, но мне вообще ничего не приснилось.Ничего.

Я проснулась оттого, что почувствовала, как наменя кто-то пристально смотрит. Я слегка приподнялась и протерла сонные глаза.Передо мной на корточках сидел мужчина, тот самый, которого я видела всегоодин-единственный раз в жизни, но о котором я думала каждый день, хотя и неверила в реальность встречи. Они заглянул мне в глаза.

— Здравствуйте! — испуганно воскликнула я.

— Привет.

— Вы меня помните?

Мужчина улыбнулся и кивнул головой:

— Помню. Только раньше ты выглядела намноголучше.

— Лучше?

— Ну, не лучше, а опрятнее, что ли…

— Да, это может быть. Я сейчас, наверно,скверно выгляжу.

— Скверно. Но это дело поправимое. Если тебянемного почистить, помыть, потереть мочалкой, будешь даже ничего! И вообще,называй меня на «ты». Мы же с тобой все ж не чужие люди.

— А вы меня и вправду узнали?

— Я же сказал не вы, а ты.

— Ты меня и вправду узнал?

— Узнал, а что ж тебя не узнать-то! Ты меня стого света вытащила.

Я слегка засмущалась и. покраснела:

— Ну, допустим, я вас с того света невытаскивала. Просто приняла в вас какое-то участие.

— Ты приняла самое активное участие. Мужчиназамолчал и посмотрел на мой живот.

— А его нет.

— Кого?

«Кого; кого»! Твоего живота. Я тебя пузатойзапомнил. Правда, чувствовал себя та» паршиво, что вообще должен был ничего незапоминать, но твое пузо у меня прочно в памяти засело. Такое большое, круглое.Только не такое, как арбуз, а какой-то грушевидной формы.

— Было дело, — вздохнула я.

— Девчонка?

— Девчонка, — с трудом выдавила я ипочувствовала, как на глаза навернулись слезы.

— Как назвала-то?

— Дина.

— Красивое имя, но редкое.

— Это в честь подруги.

— Наверно, близкая у тебя подруга, если ты вчесть нее дочь назвала?

Саша взял меня за руку и стал нежно перебиратьмои пальцы.

— Так что, близкая у тебя подруга? — повторилон свой вопрос.

— Я знала ее совсем мало, — задумчиво сказалая. — Можно знать человека всю жизнь, и он всегда будет далеким, а можно знатьчеловека совсем короткий срок — и он становится близким. Вот так и с Диной. Мызнали друг друга считанные часы и стали очень близки. Наверно, это оттого, чтомы попали в одни и те же условия и нами руководила одна и та же идея. Мояподруга умерла.

— Умерла?!

— Она умерла. При родах. Она пережила большойстресс, а еще у нее было больное сердце.

— Выходит, ты нашу дочку в честь подругиназвала?

— Выходит, так, — тихо ответила я ипочувствовала, как мне стало тепло в тот момент, когда Саша сказал «наша».

— А разве можно называть детей в честь умершихлюдей?

— А почему бы и нет?

— Я где-то слышал, что это не очень хорошаяпримета.

— Ерунда. А как же внуков и внучек называют вчесть покойных дедушек и бабушек? Это же сплошь и рядом.

— Тебе виднее. Ты же у нас мамочка, — ласковоулыбнулся Саша, продолжая гладить по-прежнему мою руку. — А какое ты ей далаотчество?

— Какое ты мне сказал, — смутилась я.

— А какое я тебе сказал?

— Ну, сам знаешь…

— А если не знаю.

— Александровна, — нерешительно сказала я.

— Вот это ты правильно сделала. Вот этоумница!

Саша наклонился и поцеловал меня. Возбуждениеохватило все мое тело. Его губы показались мне родными, самыми близкими насвете. А самое главное, что они были мужскими… Такими сильными и такиминенасытными. Как только Саша отстранился, я поджала ноги под себя и откинуласьна спинку дивана Я сидела, словно мумия, не шевелясь, смотрела на Александра иждала того страшного вопроса, которого боялась больше всего. Этот вопрос нельзяперенести ни на завтра, ни на послезавтра. Я знала, если Саша его задаст, я ещеглубже почувствую собственное ничтожество.

— А ты что без дочери-то? У родителейоставила? Она не болеет?

— Что?!