Завернув в цветочную лавку, Бестужев вышел оттуда сроскошным букетом из ирисов, цикламенов и лилий — с каковым и двинулся далеестоль же беспечным шагом, как прежде. Букет был подобран с умыслом: всякомумало-мальски соображающему человеку сразу ясно, что с таким на похороны неходят, наоборот, на свидания с прелестницами, тут двух мнений быть не может…Судя по парочке игривых взглядов милых дам, перехваченных им, парижаневоспринимали молодого человека с пышным, весёлым букетом, именно как удачливоголовеласа, направлявшегося к предмету своего воздыхания. Мнением преследователейпоинтересоваться было невозможно, однако не подлежит сомнению, что они всё жечуточку размякли, чуть ли не час таскаясь за человеком, ведущим себя совершеннобеззаботно.

Не зря говорится, что у погони одна дорога, а у беглеца —тысяча… Оказавшись на мосту, Бестужев ещё более замедлил шаг, любуясь Сеной.

Преследователи, как и следовало ожидать, сразу увеличилидистанцию меж ним и собой. Глянув на часы, Бестужев и вовсе остановился, глядяна реку — должно было создаться впечатление, что времени у него даже больше,чем необходимо, что он отправился на свидание значительно раньше условленногочаса.

Откровенно говоря, смотрел он не столько на реку, сколько наодин из многочисленных колесных пароходиков, сновавших по Сене во всехнаправлениях. Это было именно то суденышко, что ему требовалось…

Ага! Матрос в синей блузе отвязал верёвку от маленькогопричального столбика, закинул её на палубу, пассажиры расселись по тянувшимсявдоль борта лавочкам, отсюда видно, что колёсные плицы дрогнули, вспенилитёмно-зелёную воду…

Всё! Двинувшись с места, Бестужев сначала ускорил шаг, апотом, совершенно неожиданно для филёров, припустил по мосту так, словно за нимгнались анархисты со всего мира. Загрохотал подошвами по узкой каменнойлестнице, ведущей к воде, с размаху перепрыгнул через натянутый на уровнеколеней канатик возле ярко раскрашенной будочки билетёра…

Пароходик уже отвалил от облицованного тёсаным гранитомпричала, меж бортом и уходившими в воду ступенями было уже не менее трёх аршинвзбаламученной воды…

Бестужев прыгнул с разбега, пролетел над водой и со стукомприземлился на палубе из безукоризненно чистых тиковых досок. Как и следовалоожидать, никто ради такого не стал бы останавливать кораблик, возвращаться кпричалу, высаживать молодого озорника — судёнышко, шлепая плицами, шло понамеченному курсу, быстро отдалялась набережная, по которой растерянно металисьприлипалы — в таких случаях даже опытные агенты, случается, на короткое времятеряют всякое самообладание…

Бестужев ухмыльнулся про себя. Будь это обычныйпереправочный пароходик из тех, что день-деньской снуют меж двумя берегамиСены, филёры имели бы шанс его не потерять — достаточно, уже мало заботясь оконспирации, быстрым шагом перейти по мосту. Ага, они именно это и подумали,кинулись наверх, на мост… Но вся пикантность в том, что это — прогулочныйкораблик для туристов, собравшийся вдоль реки, к достопримечательностям.«Хвост» отрублен всерьёз и надолго — можно ещё держать поблизости своегоизвозчика, а вот для того, чтобы преследовать Бестужева по воде, потребовалсябы другой пароходик, которому у преследователей взяться неоткуда…

К нему подошёл пожилой человек в синем кепи, с вытесненнымзолотом названием пароходика, укоризненно пробурчал:

— Месье, подобные акробатические номера…

Сохраняя на лице идиотски-восторженную улыбку до ушей,Бестужев отозвался без малейшего раскаяния:

— Месье, я катастрофически опаздывал… Иветта… Неужелимы не французы?!

Идиотская влюблённая рожа молодого щёголя с роскошнейшимбукетом сделала своё дело, субъект в кепи (право, неохота гадать, как этадолжность именуется) несколько смягчился, забормотал, что следует всё же нетолько взять билет, но и уплатить некоторый штраф за безусловно имевшее местонарушение правил. Бестужев и не думал спорить, расплатился имевшими хождение воФранции бельгийскими серебряными монетами — первое, что подвернулось под руку вбумажнике — причём выразительным жестом дал понять, что это не только плата, нои пурбуар, сиречь чаевые. После чего обладатель живописного кепи окончательнопотерял к нему интерес.

Бестужев присел на свободное место, став объектом тех жепонимающих взглядов. Пароходик шёл прямо к острову Ситэ, место было насквозьисторическое, откуда, собственно, и брал начало Париж ещё во временаненавидимых гимназистами древних римлян, придумавших свою зубодробительнуюграмматику, объект самой лютой неприязни целых поколений школяров, и не толькороссийских…

Уже виднелся Дворец Правосудия, величественное, но довольномрачное здание с башнями в средневековом стиле. В другое время Бестужевнепременно уделил бы час-другой, а то и больше осмотру достопримечательностей: здесьможно было посмотреть в Консьержери комнату, где провела последние дни передказнью королева Мария-Антуанетта, обозреть живописную громаду Нотр-Дам де Пари,увековеченную в бессмертном романе Гюго, да мало ли тут интересного? Но, увы,некогда…

Высадившись на острове, Бестужев нашёл укромный уголок, гдеизбавился от дурацкого букета, — а потом не особенно и быстрым шагомперешёл по мосту на левый берег, прекрасно видя, что никакой слежки за нимболее не производится. Ну то-то, господа мои, не стоит недооценивать хваткучинов отдельного корпуса жандармов Российской империи…

Он, собственно, сделал по Парижу огромный крюк — потому чтовстретиться с Ксавье они договорились именно здесь, и до условленного местаоставалось не более двух-трёх минут ходьбы, а в запасе насчитывалось не менеечетверти часа…

Места, где он оказался, на чопорное правобережье походилимало. Левый берег с его тихими широкими улицами и аристократическими отелямибыл тих, спокоен, респектабелен — а здесь, на перекрестке бульваров Сен-Мишельи Сен-Жермен, царила совсем иная атмосфера. Улицы и переулочки грязноватые,застроенные доходными многоэтажными домами, кафе, кабачки, брассери роскошьюотделки не блещут и рассчитаны на непритязательную публику. Район этотпрямо-таки переполнен всевозможными учебными заведениями — тут и знаменитаяСорбонна, и лицей Святого Людовика, и коллеж де Франс, и медицинская школа, авдобавок — превеликое множество других. Библиотеки, школы, учебные заведения,масса студентов чуть ли не со всего света. Многолюдство на улицах и в кабачках,толпы развесёлой молодёжи, вечный шум и гам, смех, громкие остроты, однимсловом, полнейшее, демонстративное пренебрежение к респектабельному стилюпочтенных аристократических и буржуазных местечек. Затеряться здесь было в стораз легче, нежели на левом берегу, а уж какие занятные человеческие типыпопадались, наподобие индусов в чалмах, турок в фесках, вовсе уж неопределимыхсубъектов в неописуемых экзотических нарядах! Продвигаясь в толпе, Бестужевслышал чистейшую русскую речь — но, разумеется, и не думал бросаться на шеюсоотечественникам. Одет он был, разумеется, прилично, но скромно — личинаволжского пароходовладельца на сей раз была оставлена в гардеробе вместе ссоответствующими нарядами и прочими купеческими аксессуарами…