Однако молодого инспектора в такие тонкости российскогобытия посвящать не следовало: коли уж сам он, сразу видно, придаёт крестикутретьей степени нешуточное значение. На этом и можно сыграть.

— Если человека обходят наградами, это, в конце концов,не смертельно, — сказал Бестужев. — Гораздо опаснее другое… Я неновичок в этой службе, Ксавье, хвалить себя не буду, но среди бездарностей ирастяп вроде бы не числюсь… Я очень быстро разобрался в ваших непростыхотношениях с бригадиром Ламорисьером. Он откровенно пренебрегает вашимисоображениями — а это уже скверно, потому что вредит делу. Вы были правы насчёттого, что следовало устроить засады во всех деревушках на пути поездапоблизости от Парижа — но бригадир вас не послушал, и Гравашоль ушёл. Вы былиправы насчёт той квартиры — но бригадир вновь проявил упрямство, и в результатемы все едва не погибли. Я уверен, сыщется ещё не один случай, когда егопренебрежение к вашим выкладкам и версиям серьёзно вредило делу. А потомувынужден говорить без всякой дипломатии: ситуацию нужно как-то менять. Очень уждело серьёзное, за его ходом наблюдает сам император. Мы обязаны взятьГравашоля — а я, помимо прочего, должен ещё заполучить в неприкосновенностипохищенного им инженера. Меж тем всему страшно вредит упрямство вашегоЛаморисьера — и, откровенно вам признаюсь без лишнего жеманства и стеснения,нашего Гартунга. Загвоздка отнюдь не в том, что он, я убедился, твёрдо намеренобнести меня наградой, заботясь в первую очередь о себе. Совсем не в том… Делострадает…

— Да, господин Гартунг — человек, скажем так, весьмасвоеобразный, я вас прекрасно понимаю… С ним должно быть нелегко. Но он, покрайней мере, дворянин, что можно определить за километр…

Бестужев решил промолчать об истинном положении дел —отчасти ради экономии времени, отчасти из той самой чести мундира. Пусть идалее остаётся в этом заблуждении — на дело не повлияет. Аркадий Михайлович привсей своей вальяжности, из-за которой наверняка многие, не один Ксавье,полагают его урождённым аристократом, происходил из мещан захолустнейшегоуездного городка, имел исключительно личное дворянство, которое выслужилблагодаря обретённым чинам — а о потомственном пока и речь не шла. Чёрт, как-тоупустил из виду… Гартунг может проявлять особое рвение ещё и оттого, чторассчитывает в случае успеха получить либо чин, дающий право на потомственноедворянство, либо таковой орден, например, Владимира второй степени. Запомним иэтот штришок…

— Ламорисьер же родом из овернских крестьян, —продолжал Ксавье с неописуемым, холодным высокомерием. — Вы с этой породойсовершенно не знакомы… У него цепкий мужицкий ум, основанный в первую очередьна хитрости, а не на богатстве интеллекта, он упрям, хваток, может вцепиться,как бульдог, немало сделал… но вот подлинной гибкости ума вы от него недождётесь. Без сомнения, он всерьёз сконфужен утренней… неудачей, но сделать изнеё должные выводы не сможет, я вас заверяю. Сильнее всего меня беспокоитавгустейший визит, господин майор. Невозможно допустить, чтобы всё же произошлопокушение… ну что же, отбросим всякие экивоки насчёт «известных персон» иговорить будем откровенно: покушение на его величество короля Италии. О том,что именно он будет вскоре этим высоким гостем, знает каждый парижский уличныймальчишка, так что иносказания попросту смешны… Поверьте, я не намеренинтриговать за спиной Ламорисьера, но обстоятельства сложились так, чтоследует…

— Устроить маленький заговор, я имею в виду, меж намидвумя, — с обаятельной улыбкой продолжил Бестужев. — И ради высокихцелей, чтобы одолеть противника до того, как он нанесёт удар, и ради целейчуточку более прозаических — чтобы наши дражайшие начальники не присвоили себевсе заслуги. «Прозаические» и «низменные» — совершенно разные определения,по-моему.

— Вот то-то! — с большим энтузиазмом воскликнулКсавье.

— Вы читали трилогию о мушкетёрах короля Дюма?

— Доводилось, — сказал Ксавье, улыбаясь как-тостранно. — Дома у нас книг этого господина не водилось, отец былкатегорически против них и, узнай он в своё время, что я их всё же читаю, былбы в ярости…

— Он не любил беллетристику? Считал вульгарной?

— Нет, тут другое. Видите ли, де Шамфоры находятся вотдаленном родстве с герцогами де Ришелье. Потомки великого кардинала не могутпростить Дюма той клеветы и мелкой карикатурности, которым он дал волю присочинении первого романа… Я знаком с одним из Ришелье, который любит иногдатопить камин именно романами о мушкетерах… А почему вы спросили?

— Вспомнил сцену из второго романа, — сказалБестужев. — Я-то их читал в детстве без всякого противодействия отца…Герои собираются пуститься в погоню за бежавшим из тюрьмы герцогом де Бофором.И кардинал Мазарини употребляет примечательную фразу: «Ваш баронский титул,Портос, скачет на одном коне с Бофором». Смело можно сказать, что это о нас свами, Ксавье. Наши ордена лежат в кармане… даже не Гравашоля, а его пленника,инженера Штепанека, и от нас с вами зависит, сможем ли мы их оттуда извлечь. Язнаю, что за Гравашоля обещаны кресты Почетного легиона, но мой императорпотребовал от нас не только этого… вернее, совсем не этого… понимаете?

— Конечно, — Ксавье пытливо уставился нанего. — Позвольте заметить, тут что-то снова откровенно не складывается…

— Что именно? И касательно чего?

— Все только и называют этого инженера «пленником»Гравашоля. Однако вспомните показания Лябурба и Арну. Оба категорическиутверждают, что Штепанек — которого оба описывают совершенно точно, вы самисказали, что ошибки быть не может — ничуть не выглядел пленником, человеком,удерживаемым силой, он производил скорее впечатление своего. Конечно, анархистымогли его запугать настолько, что он проявил выдающиеся актёрские способности,но, тем не менее, загадка существует. Вы же помните — ещё с полдюжины цирковоймелкоты точно так же полагали Штепанека полноправным членом банды анархистов,близким Гравашолю человеком — настолько естественно он держался. Столько людей…И никто не отметил ничего, свидетельствовавшего бы, что инженер пребывает наположении похищенного, пленника… Не знаю, как это объяснить, но…

Бестужев сердито молчал: он сам давно уже ломал голову надэтой загадкой, но пока что не видел ответа…

— Право же, это второстепенные детали… — сказал онв конце концов. — Нам не об этом сейчас следует думать… Знаете, что мнепришло в голову, Ксавье? Ламорисьер откровенно пренебрегает вашими версиями исоображениями, хотя они, я сам убедился, чрезвычайно толковы… Быть может, у васесть что-то ещё? Чему Ламорисьер опять-таки не придал значения?

— Пожалуй… — после недолгого молчания произнёсКсавье. — Я не в силах отделаться от мысли, что «казус Рокамболя» всё же сГравашолем связан…

— Вы, конечно, имеете в виду не персонажа романа?

— Конечно, нет. Имя персонажа романа выбрал себе вкачестве прозвища один весьма примечательный молодой человек. Он из хорошейсемьи, законным образом носит титул виконта, но вот что касается морали испособов добывать средства к существованию… Стал тем, что обычно именуется«позор семьи». О, никакой откровенной уголовщины… по крайней мере, враспоряжении полиции нет улик… Рокамболь уже не первый год балансирует на оченьострой грани: участие в финансовых афёрах, крайне скользких делишках, о которыхв обществе не принято и упоминать, особенная карточная игра… Да много чего… Вхорошем обществе он принят до сих пор, многие, особенно дамы, считают егоочаровательным молодым человеком, за которым по чистому недоразумению тянетсяшлейф клеветы… А меж тем, по совести, его давно следовало бы отправить в те места,где климат не в пример жарче парижского. Вот только никак не удаётся собратьтвёрдых доказательств, к тому же, сами понимаете, фамильные и светские связи,обширные знакомства в верхах… С ним ничего не удаётся пока поделать… и ещёдолго не удастся. Ловок, изворотлив… У вас, я подозреваю, тоже встречаютсяподобные фигуры…