российского правительства было постепенное слияние русского и еврейского народов. Однако пути достижения этой цели виделись им по-разному. Уже в 1804 году евреям предоставили право поступления в российские учебные заведения. Законодательство 1844 года стало свидетельством того, что одного этого права недостаточно. Евреев требовалось принудительно обучать русскому языку и взаимодействию с остальным обществом. Первым шагом должна была стать языковая аккультурация, и, в соответствии с требованиями нового законодательства, русский язык предполагалось преподавать не только в новых школах, но и в многочисленных хедерах.

Что, однако, примечательно, новые школы не давали мальчикам-евреям возможности общаться со сверстниками-неевреями. Хотя среди преподавателей и были христиане и, безусловно, считалось желательным, чтобы, обретя новые знания и умения, ученики потом поступали в учебные заведения более высокого уровня, сами по себе эти школы полностью находились в ведении евреев. Как же тогда происходило столь желанное слияние? Мне представляется, что, как и в случае со многими аспектами предложенного преобразования еврейской жизни, обе стороны подходили к делу крайне неоднозначно и подробности носили скорее случайный характер.

Результатом стало то, что учащиеся евреи и неевреи все же стали перемешиваться, причем без всякого планирования и надзора. Частные еврейские женские училища внесли в это свой вклад по ряду параметров. Прежде всего, подобно казенным еврейским мужским училищам, они давали еврейкам грамотность и свободное владение русским языком. В последние десятилетия XIX века это облегчало поступление в нееврейские учебные заведения. Кроме того, как в рассмотренных выше примерах, частные еврейские женские училища были уникальной площадкой для экспериментов, притом что в мужском образовании подобных площадок не существовало.

Естественный процесс возникновения школ со смешанным религиозным составом хорошо иллюстрирует ситуация в Ковно. В 1856 году в местном женском училище был особый класс, где евреек обучали отдельно от неевреек. В 1860 году, видимо, в силу озабоченности тем, что дочери их учатся под руководством иноверцев, но при этом с ними не смешиваются, местные евреи запросили разрешение открыть училище для представительниц разных религий. Просьбу отклонили на том основании, что обучение евреев христианами предпочтительнее. К 1866 году ковенские евреи настолько пристрастились к обучению своих дочерей в нееврейских учебных заведениях, что среди учениц смешанной школы было более 80 % евреек[271]. Похоже, что местные евреи и христиане, равно как и школьное начальство, очень многому научились за почти десятилетие существования современного образования.

В 1865 году, проведя почти десять лет на посту директора женского еврейского училища в Херсоне – причем почти все это время оно конкурировало с другим местным еврейским женским училищем, – И. Хонес, бывший преподаватель казенного еврейского училища, закрыл свою школу и немедленно открыл новую, тоже для девочек, но разной религиозной принадлежности. Вскоре после открытия он отправил в Министерство народного просвещения запрос на то, чтобы предоставлявшуюся ему ранее субсидию в 600 рублей, которая выплачивалась из свечного сбора, сохранили и за новой школой. Из 120 его новых учениц еврейками были 60. Одесский департамент министерства просьбу поддержал[272]. Письмо самого Хонеса в архиве отсутствует, а одесский чиновник предельно краток. Соответственно, мы не можем восстановить, как Хонес обосновывал идею смешанного обучения. Однако сам тот факт, что ему удалось так быстро набрать учениц, свидетельствует, что у местных девочек-неевреек было крайне мало других возможностей. Вероятно, существование второго еврейского женского училища делало расширение училища Хонеса невозможным без привлечения других слоев населения. В любом случае, даже если у Хонеса не было выраженных идейных побуждений и он просто хотел расширить свое дело, примечательно то, что ему удалось привлечь столько учениц в учебное заведение со смешанным религиозным составом.

Даже сильнее, чем рост числа школ с совместным обучением молодых евреев и христиан, поражает феноменальный рост числа евреев, посещавших нееврейские учебные заведения. Если в 1841 году в нееврейских школах училось менее 1000 евреев, то к 1886 году их число уже составляло 35 073[273]. Речь идет почти об 11 % всех учащихся – и это в сравнении со всего лишь одним процентом с небольшим в 1853 году [Nathans 2002: 218]. Разумеется, цифры эти нужно рассматривать в контексте колоссального роста интереса еврейских общин к современному образованию, а также общего распространения просвещения в Российской империи. Тем не менее примечательно то, что все большее число семей сознавало преимущества образования и в результате отправляло своих сыновей и дочерей не только в смешанные школы, но и все чаще – в чисто нееврейские.

То, что современники полностью отдавали себе отчет в таком положении дел, видно из двух отдельных начинаний. Во-первых, евреи запрашивали и получали деньги на посещение их детьми нееврейских учебных заведений всех уровней; во-вторых, нееврейские учебные заведения запрашивали и получали деньги на обучение евреев. Уже в начале 1860-х годов одесские евреи стали истребовать средства от свечного налога на то, чтобы отправить своих сыновей или дочерей в местную гимназию или прогимназию. Речь идет о семьях, которые хотели воспользоваться возможностью слияния с окружающим населением, послать своих детей в нееврейские школы, однако не могли себе этого позволить. В результате после десятилетней переписки в некоторых местных учебных заведениях учащимся-евреям было предоставлено какое-то число субсидируемых мест[274]. Если учитывать декларируемое стремление местного и национального правительства обучать евреев русской культуре, тот факт, что на решение вопроса ушло целых десять лет, выглядит весьма красноречиво. Хотя вину можно отчасти возложить на бюрократическую волокиту, становится совершенно ясно, что не существовало внятной государственной политики касательно того, как именно можно достичь аккультурации евреев; соответственно, каждый шаг отнимал очень много времени.

Изначально одесские евреи попросили, чтобы средства от свечного сбора были потрачены на образование их детей; в итоге деньги были переданы напрямую в школы, на обучение малообеспеченных детей-евреев. Когда училище в Керчи в 1864 году запросило средства от свечного сбора на обучение девочек из бедных семей, просьбу удовлетворили всего за несколько месяцев. Училище было единственным в городе, куда принимали детей бедняков, и почти половину учениц второй смены составляли еврейки[275]. Представляется неслучайным, что к запросу от нееврейского заведения, где обучались девочки-еврейки, отнеслись иначе, чем к запросу, поступившему напрямую от еврейских семей, искавших для своих детей доступ к образованию.

Что касается действий внутри еврейской общины, то одной из первых и самых долговременных инициатив ОПЕ стало предоставление индивидуальных стипендий учащимся-евреям. Отчеты ОПЕ можно подробно изучить в архивах, они же существуют в более сжатой форме в различных опубликованных источниках[276]. Знакомство с источниками показывает, что значительное число русско-еврейских студентов, обучавшихся как в России, так и в Европе, получали поддержку ОПЕ.