– В карманах скопилась ртуть.

– Что скопилось в карманах? – медленно переспросил я. К сожалению, удар по голове не повлиял на меня чудотворно.

– Рту… неважно, – заключил Рафаэль. Он повел меня к утесу. – Здесь недалеко. Прямо и вниз.

Он показал на участок земли впереди нас, который резко обрывался вниз, хотя этого не могло быть: здесь не было воды, способной сточить камень. Мы подошли ближе, и я увидел небольшую лебедку, гораздо меньше основной на последнем утесе. Она напоминала виселицу на скале. Далеко внизу, в пещере, изумрудным цветом сияла излучина реки, от которой шел пар. Она находилась как раз перед стеклянной тенью утеса. Очевидно, течение было достаточно быстрым, чтобы остудить воду.

С помощью подъемного механизма мы спустились к камням у воды. Рафаэль взял с собой мешок с бельем на стирку и ружье. Он сразу направился к руслу реки – стирать смятую одежду. Она явно принадлежала не ему. На большее уединение я не мог рассчитывать. Вдалеке от нас, у подножия второго утеса, расположились рыбаки. Они, как скандинавы, раскинули сети, стоя по бедра в воде. На берегу вода кипела, оказываясь на самых раскаленных участках стекла.

Вода была горячей. Я уселся на камнях, которые течение реки превратило в гладкие ступени. Излучина напоминала бассейн со стенами. Я не знал, был ли он природным. Вход с одной стороны был закрыт сеткой, чтобы сюда не заплывала рыба или кто похуже. Но, казалось, в реке никто не водился. Впрочем, удивляться было нечему: вода была настолько соленой, что я чувствовал ее упругость, и она обжигала все раны на моих ребрах, о существовании которых я даже не подозревал.

Кристаллы кварца блестели на камнях рядом со мной. Они создавали идеально ровные кубики. Они прилипли к камням, но один из них легко отошел, когда я попытался взять его. Это был не кварц: уголок тут же раскрошился. Соль. Я слышал, что соль формировалась таким же образом на Мертвом море. Я взял один кубик, чтобы позже показать Клему.

– Что это? – спросил Рафаэль. От неожиданности я подскочил.

– Где? – Я оглянулся, но он смотрел на меня. Он махнул ладонью, чтобы я повернулся. Он имел в виду мою спину. Я уже не чувствовал шрамы от удара ремнем. – Ах это. Клем. Мы вместе служили во флоте.

Я почувствовал, как неправдоподобно это прозвучало. Я повернул руку, чтобы Рафаэль увидел татуировку якоря между локтем и запястьем. Она была выполнена гораздо лучше, чем я ожидал за свои деньги, не поблекла со временем и не размылась.

– Что вы сделали?

– Неподчинение.

Я не помнил точно. Эти воспоминания были одними из тех, вокруг которых повисла абсолютная тьма. Я помнил лишь, что в тот день моросил дождь. Клем только поступил на службу, и я накричал на него, хотя он был старше по званию. В тот момент повод казался мне очень важным, что-то связанное с ребенком, одним из юнг. Но я не помнил, что именно.

– И теперь вы… лучшие друзья, – заметил Рафаэль.

– Что в этом странного? После конфликтов люди часто находят общий язык. Его всегда интересовала Перу. Затем он узнал, что мой отец часто бывал здесь…

Рафаэль долго смотрел на меня.

– Такие места накаляют все, что когда-то пошло не так, – возразил он. – Здесь нет поездов и докторов, нет места, чтобы уединиться. Здесь уже плохо живется тем, кто однажды разругался из-за ренты, оплаченной не вовремя. Опасно идти в лес с тем, кто прилюдно наказал вас.

– Тогда мы еще не знали друг друга, это нельзя назвать ссорой. Мы не ссоримся. Он выходит из себя и потом забывает об этом. У Клема вспыльчивый характер, но он работает в обоих направлениях. Он прощает людей через пятнадцать минут после того, как накричал на них. На самом деле он серьезный человек.

– Как и эти горы, – резко ответил Рафаэль.

Я с трудом удержался, чтобы не отпрянуть. Разговор прояснил разум, и ко мне вернулась память. В тот день юнга украл хлеб. За это его нужно было выпороть. Вот из-за чего мы с Клемом повздорили.

– Если он хоть раз пригрозит вам пальцем, вы оба вернетесь в Асангаро, – заявил он.

– Но это не… Он пригрозит. Выйдет из себя. Но это не значит, что он плохой человек. Просто он немного похож на Клеопатру.

Меня не возмутили слова Рафаэля, хотя и должны были. Мне нравилось его неодобрение.

– Сложно доверять мужчине, которому за тридцать и который до сих пор выходит из себя.

– Как и мужчине, которому за сорок и который постоянно живет так, словно уже давно вышел из себя, – парировал я, показав рукой на Рафаэля. – Бросьте, дайте ему еще один шанс. Вы знаете его всего десять секунд, девять из которых он пролежал без сознания из-за горной болезни.

Я думал, Рафаэль разозлится, но он улыбнулся.

– Как скажете.

– Хорошо. Но что вас так беспокоит? Что в какой-то момент мы переругаемся и нас съедят ягуары?

– Нет. Наступит момент, когда одному из вас придется помочь другому, вы засомневаетесь, и меня съедят ягуары.

Я рассмеялся, потому что не помнил, когда в последний раз, не соглашаясь с кем-то, тем самым не обижал человека.

– Он неплохой человек, – сказал я. – Вот увидите.

Рафаэль с сомнением покачал головой и вернулся к стирке. Я опустил голову на руки. Соленая вода держала меня, и течение мягко сносило в сторону. Я начал согреваться. Я почувствовал все позвонки: теперь они гнулись больше, чем в последние месяцы. Рафаэль следил за мной – я чувствовал его взгляд на затылке, словно теплое давление. Мучительное ощущение, что кто-то стоит за спиной, исчезло. Рафаэль пристрелил бы любого. Должно быть, я заснул, потому что подскочил от неожиданности, когда он дотронулся до моего плеча. Он стоял напротив меня на камнях, и от него пахло мылом. Ему нужно было отнести выстиранную одежду наверх, чтобы прополоскать в свежей воде и смыть соль. Сначала это меня смутило: было бы гораздо проще постирать одежду в церкви. Но потом я понял, что Рафаэль решил притвориться занятым, чтобы следить за мной.

– Я иду в церковь, – сообщил он. – Я спущу платформу для вас.

– Спасибо.

Я смотрел ему вслед, затем вышел на берег и вытерся рубашкой. Ощущение тепла не покидало меня, даже когда я поднимался на платформе сквозь холодный воздух за стеклянными тенями. Я решил сесть на поручень платформы, положил трость на ноги и оперся локтем на веревку позади себя. Когда я вернулся в церковь, Рафаэль уже растопил печь. Я взял миску воды, чтобы смыть соль с кожи, и заметил свое отражение в окне. На лице был лишь один синяк. Я обрадовался. Можно будет сказать Клему, что меня задела ветка дерева, если он спросит. Признаваться в том, что кто-то напал на меня, и я даже не увидел его лица, мне не хотелось.

Рафаэль поднялся по лестнице, ведущей в колокольню на его чердак, и начал развешивать белье на перекладинах. Веревка для белья тоже была – между лестницей и гвоздем в стене, на котором обычно висело распятие. Теперь оно лежало в банке с кофе. Я встал на стул, чтобы помочь.