Под вечер Рикардо Рейс сошел вниз. Он сознательно желалпредоставить Сальвадору столь вожделенную для того возможность — рано илипоздно придется поговорить об этом деле, так пусть же я буду решать, когдаговорить и как: Да ну что вы, сеньор Сальвадор, все прошло прекрасно, они былиочень любезны — скажет он в ответ на вкрадчивый вопрос: Ну что, сеньор доктор,скажите уж, не таите, что там с вами делали, сильно ли вас терзали? Да ну чтовы, сеньор Сальвадор, все прошло прекрасно, они были очень любезны, всего лишьхотели получить кое-какие сведения о нашем консульстве в Рио-де-Жанейро,которое должно было дать мне кое-какие документы, бумажная канитель, еслипопросту. Сальвадор решил принять на веру это объяснение, хотя в глубине души унего, человека, битого жизнью, тертого отелем, явно оставались сомнения, откоторых он завтра же избавится, спросив своего приятеля — ну, или простодоброго знакомого — Виктора: Ты пойми, Виктор, мне же надо знать, что за народу меня живет, а Виктор ответит уклончиво: Дружище Сальвадор, посматривай заэтим доктором Рейсом, сеньор следователь мне гак и сказал сразу после допроса:этот человек — не тот, кем кажется, тут что-то не то, за ним надо быприглядеть, нет, никаких определенных подозрений у меня нет, это пока всеголишь ощущения, узнай, с кем он состоит в переписке. Пока писем никуда неотправлял и ни от кого не получал. Это тоже ведь странно, а? надо бы проверить«до востребования», а с кем он встречается? Разве что где-нибудь в городе, а вотеле — ни с кем. Ладно, заметишь, как говорится, — мавры высадились, дай мнетать. Послезавтра в результате этого секретного разговора воцарится в«Брагансе» напряженная атмосфера: весь личный состав будет, фигуральновыражаясь, наводить на цель ружье в руках управляющего и проявлять к РикардоРейсу внимание столь неусыпное, что это больше походит на слежку: дажедобродушный Рамон стал с ним холоден, даже Фелипе неприветлив, равно как и весьпрочий персонал, за исключением одного человека, известно кого, но что она-то,бедная, может сделать? — лишь тревожиться да волноваться да рассказыватьчто-нибудь в таком вот роде: Пимента говорил сегодня и с таким гаденькимсмешком, что, мол, эта история еще наделает много шуму, что, мол, ещепосмотрим, чем все это кончится, скажите мне, что происходит, я не разболтаю.Да ничего не происходит, все вздор, пустяки, просто есть люди, которым охота смертнаялезть в чужую жизнь, а больше заняться нечем. Может, это и пустяки, но из-заних жизнь — я про свою жизнь, а не про нашу — будет невыносима. Перестань, кактолько я съеду отсюда, все тотчас кончится. Вы мне не говорили, что собираетесьуезжать. Рано или поздно придется, не могу же я тут жить до скончания века. И,значит, я вас больше не увижу, и Лидия, склонившая голову на плечо РикардоРейсу, уронила слезинку, и он почувствовал это: Не надо плакать, так ужустроена жизнь, за встречей следует разлука, может быть, ты завтра же замужвыйдешь. Да какое там замуж в мои-то года, а куда ж вы отсюда? Подыщуподходящую квартиру, буду жить своим домом. Если захотите. Ну, говори, что тызамолчала? Если захотите, я могла бы приходить к вам по выходным, у меня ничего,кроме вас, нет в жизни. Лидия, скажи мне, чем я так уж тебе понравился? Незнаю, может, как раз поэтому — я же говорю, ничего у меня больше нет. У тебямать есть, брат, наверняка были и еще будут возлюбленные, и много, ты красива,когда-нибудь выйдешь замуж, нарожаешь детей. Может быть, и так, но сейчас естьтолько это. Ты — очень славная. Вы мне не ответили. О чем ты? Хотите, чтоб я квам приходила, когда мне выходной дадут? А ты хочешь? Хочу. Тогда будешьприходить, пока не. Пока не заведете кого-нибудь себе под пару. Нет, я не этохотел сказать. Это или не это, но вы мне только скажите — Лидия, больше неприходи, и я не приду. Порой я не вполне понимаю, кто ты. Я — горничная в этомотеле. Но зовут тебя Лидия, и говоришь ты непохоже на горничную. Когда так вотположишь вам голову на плечо, слова говорятся как-то по-особенному, я и самаэто чувствую. Мне бы очень хотелось, чтобы ты нашла себе хорошего мужа. Мне быи самой хотелось, но послушаешь-послушаешь, что другие женщины рассказывают просвоих мужей, которые считаются хорошими, да и призадумаешься. То есть,по-твоему, они — не хороши? По-моему, нет. Ну, а что для тебя — хороший муж? Незнаю. Тебе не угодишь. Да нет, мне довольно того, что есть сейчас: вот я лежуздесь и наперед не загадываю. Я всегда буду тебе другом. Кто знает, что будетзавтра. Так ты что же, сомневаешься, что всегда будешь моей подругой? Не обомне речь, я — другое дело. Скажи толком. Не получается: если бы я это сумелаобъяснить, то и все на свете объяснила бы. На мой взгляд, ты на себянаговариваешь — у тебя прекрасно получается. Да уж куда мне, я жнеобразованная. Читать и писать ты умеешь? Да читать-то еще так-сяк, а начнуписать, ошибок насажаю. Рикардо Рейс привлек ее к себе, она обняла его,разговор потихоньку вселял в них какое-то смутное, почти болезненное волнение,и потому с такой осторожной нежностью предались они тому, чему предались — всемпонятно, о чем речь.

В последующие дни Рикардо Рейс занимался поисками квартиры.Он уходил утром, возвращался к ночи, обедал и ужинал где-нибудь в городе, ипутеводителем по Лиссабону служили ему страницы объявлений в «Диарио деНотисиас», однако далеко не забирался, поскольку окраинные кварталы не отвечалини вкусам его, ни привычкам, и ни за что бы не стал он жить, к примеру, на улицеГероев Кионги или на Мораэса Соареса, где аренда стоила и вправду недорого:просили от ста шестидесяти пяти до двухсот сорока эскудо в месяц — не присталоему жить без вида на реку и в отдалении от Байши. Он отдавал предпочтениемеблированным комнатам, да оно и понятно: каково одинокому холостяку заниматьсяпокупками бесчисленного множества необходимых в быту вещей — всяких там шкафов,стульев, постельного белья, посуды — если не у кого попросить помощи и совета,и, несомненно, никто из нас не в силах представить себе ни Лидию, которая ходитвместе с доктором Рикардо Рейсом по магазинам и высказывает свое просвещенноемнение — бедная Лидия! — ни Марсенду, хоть она-то с отцом в подобных заведенияхбывала, но мало что смыслит в практических делах, а что касается квартир, тознает исключительно свою собственную, которая, впрочем, вовсе не является ееквартирой в полном смысле слова, предполагающем, что нечто принадлежит нам инашими руками сотворено. И знает Рикардо Рейс только этих двух женщин и никогобольше, так что Фернандо Пессоа, назвавший его Дон Жуаном, допустил сильноепреувеличение. Из всего этого следует, что покинуть отель будет ему не так-топросто. Жизнь, жизнь любая и всякая, расставляет свои силки, плетет тенета, длякаждого человека — свои, вызывает присущую ей инерцию, непостижимую для того,кто критическим оком озирает ее со стороны, с колокольни собственныхустановлений и правил, в свою очередь совершенно непонятным озираемому, апотому довольствуемся той малостью, которая все же доступна нашему разумению вжизни других, которые нам за это будут благодарны и, может быть, отплатят тойже монетой. Сальвадор же к их числу не принадлежит — его бесят длительныеотлучки постояльца, ведущего себя совсем не так, как в первые дни, и бесят дотакой степени, что он уже собрался пойти посоветоваться с другом Виктором,однако в последний момент его удержало смутное опасение влипнуть в историю,которая, если скверно кончится, замажет и его тоже. Он стал особеннообходителен с Рикардо Рейсом, чем окончательно сбил с толку своих подчиненных,теперь уже решительно не знавших, как себя вести — да простятся нам этиобыденные подробности: не все ж коту, как говорится, о высоком рассуждать.