На следующий день Рикардо Рейс пообедал на Байше, у«Неразлучных Братьев», отдав предпочтение именно этому ресторану по неизвестнойпричине — может быть, незамысловатое название привлекло человека, у которогоникогда не было братьев, да и друзей, как видим, негусто, вот он и испытываеттакого рода тоску по родственному теплу; плохо только, что слабость одолевает —и не только колени дрожат, что можно списать на последствия гриппа, но и душаподрагивает, о чем в свое время и в надлежащем месте уже было упомянуто. Деньпасмурный и довольно холодный. Рикардо Рейс медленно, благо до назначеннойвстречи еще есть время, шагает вверх по улице Кармо, поглядывая на витрины, ипытается вспомнить, попадал ли он когда-нибудь в подобную ситуацию, бывало ли вего жизни так, чтобы женщина брала на себя инициативу и говорила: Будьте там-тои там-то в таком-то часу — но вспомнить не может: да-с, жизнь полнанеожиданностей. Однако гораздо больше удивляет его, что он не испытывает нитреноги, ни беспокойства, будто это все в порядке вещей — тайные послания,тайные свидания, а сам он словно окутан неким облаком или не в силахсосредоточиться на сути происходящего, а в глубине души, верно, и сам не верит,что Марсенда придет. Он вошел в кафе «Бразилейра», чтобы дать ногам отдохнуть,выпил чашку кофе, услышал, как кто-то — не иначе, как писатель — говорил прокого-то — человека или животное: Просто зверь! и, поскольку этот разговорпересекался с другим, постоянным фоном звучал чей-то властный голос: Я получилэто прямо из Парижа, а ему возразили: Кое-кто утверждает, что все было совсемнаоборот, он не знал, кому адресована эта фраза и что она означает, зверь илине зверь, прямо из Парижа или же кружным путем. Рикардо Рейс вышел из кафе, безчетверти три, время поджимает, пересек площадь, на которой когда-то поставилипоэта, все португальские пути непременно приводят к Камоэнсу, и всякий раз онменяется в полном соответствии с тем, как и чьи глаза взглянут на него: прижизни — длань рукоять меча сжимала, и музам чуткий ум внимал, а теперь меч — онже шпага — в ножнах, книга закрыта, и слеп теперь поэт на оба глаза, до такойстепени загажены они то ли голубями, то ли безразличными взглядами проходящихмимо. Еще нет трех, когда он оказывается на Алто-да-Санта-Катарина. Кроны пальмзябко подрагивают от ветра, но непреклонно вознесенные ввысь стволы почтинеподвижны. Он не может вспомнить, росли ли здесь эти деревья шестнадцать летназад, перед его отъездом в Бразилию, но может поручиться, что не было этойогромной каменной глыбы, обтесанной так грубо, что она кажется отсюда простовалуном или скалой, да это памятник, монумент неистовому Адамастору[32], ну, аесли его поставили здесь, значит, и Мыс Доброй

Надежды — где-то неподалеку. Внизу, по реке плывут фрегаты,тянет две баржи буксир, стоят на бочках военные корабли, развернувшись носом кгавани, — верный признак того, что начался прилив. Рикардо Рейс ступает повлажному крупнозернистому песку узких аллей, по рыхлой глине, кроме него, никтоне любуется открывающимся отсюда видом, если не считать двух стариков, молчасидящих на скамье рядышком — может быть, они так давно друг друга знают, что иговорить стало не о чем, может быть, они приходят сюда за тем лишь, чтобыузнать, кто первым умрет. Рикардо Рейс, зябко подняв воротник плаща, толькоприблизился к решетчатому ограждению, чтобы подумать, что с этого места реки:Какой корабль какой армады отсюда сможет путь сыскать, да и куда, спросим мы,как в этот самый миг: Рейс, вы ли это? ждете кого-нибудь? — услышалехидно-ироничный голос Фернандо Пессоа и, обернувшись к человеку в черном,который стоял рядом с ним, вцепясь белыми руками в железо поручня, подумал: Неэтого я ждал, когда плыл сюда по морским волнам, и ответил: Жду. Выглядите вы,прямо надо сказать, неважно. У меня был грипп и довольно сильный, впрочем, всебыстро прошло. Не лучшее место для человека после болезни: здесь дуют ветры соткрытого моря. Да нет, это речной бриз, пустяки. Позвольте спросить, мужчинувы ждете или даму? Даму. Браво, я вижу, вам окончательно приелись плодысобственного воображения, и Лидии бесплотной вы предпочли Лидию очень дажеплотненькую — я ведь ее разглядел в отеле — а теперь ждете еще одну, да вынастоящий донжуан, и это в ваши-то лета, две победы за столь краткий срок,примите мои поздравления, до тысячи и трех возлюбленных остается всего ничего.Спасибо на добром слове, но с удивлением я замечаю, что мертвые еще хуже живых,и язык у них совсем без костей. Вы правы, правы, но это, мой друг, отчаяннаяпопытка наверстать упущенное, высказать то, что не сказалось в свое время.Учту. Это вам не удастся: сколько бы ни говорили вы и все мы, непременноостанется какое-нибудь невысказанное словечко. Я не спрашиваю, что это засловечко. Не спрашиваете и правильно делаете: воздерживаясь от вопросов, мы тешимсебя иллюзией, что когда-нибудь узнаем ответы. Вот что, Фернандо, мне бы нехотелось, чтобы вы видели ту, с кем у меня назначена встреча. Вы напраснобеспокоитесь: в худшем случае она заметит издали, как вы тут с жаром говоритесами с собой, но и это ее не смутит, ибо за влюбленными такое водится. Я невлюблен. Что ж, вас можно только пожалеть: Дон Жуан, по крайней мере, былискренен, переменчив и ветрен, но искренен, а вы, мой друг, подобно пустыне,даже тени не отбрасываете. Это вы тени не отбрасываете. Виноват, тень, если ужна то пошло, у меня есть, это я в зеркале себя не вижу. Да, кстати, раз уж вымне напомнили, скажите — нарядились вы тогда на маскарад Смертью? ЛюбезныйРейс, вы шуток, что ли, не понимаете: неужели мне в нынешнем моем состоянии взбредетв голову наряжаться Смертью, покойник серьезен и основателен, полностьюосознает свой статус, а кроме того, блюдет приличия и презирает абсолютнуюнаготу скелета, а на этот свет является либо в том самом костюмчике, в которыйего обрядили, либо, если хочет кого-нибудь напугать, заворачивается в саван, и,надеюсь, вы согласитесь, что я, человек приличный и порядочный, каковым был иостался, никогда бы себе такого не позволил. Знаете, я ждал, что вы ответитеименно так или в этом роде, ну, а теперь я все-таки попросил бы вас удалиться,ибо приближается особа, которую я жду. Вот эта барышня? Да. Ну, что ж, онасовсем недурна, хотя на мой вкус — несколько худосочна. Не смешите меня,Фернандо, за все время нашего долгого знакомства я впервые слышу о ваших вкусахв этой области, да вы, оказывается, тайный сатир, глубоко законспирированныйволокита. Прощайте, любезный Рейс, до новых встреч, оставляю вас наедине свашей милой малюткой, вы меня вконец разочаровали: спите с горничными,ухаживаете за девицами из общества, вы внушали мне большее уважение в ту пору,когда созерцали жизнь издали. Жизнь, Фернандо, всегда рядом. Ну и хорошо, еслиэто — жизнь, предоставляю вас ей. По дорожке между клумбами без цветовспускалась Марсенда, и Рикардо Рейс пошел ей навстречу: Вы разговаривали сами ссобой? — спросила она. В каком-то смысле можно и так сказать: я читал стихимоего друга, скончавшегося несколько месяцев назад, вы, может быть, слышали онем. Как его звали? Фернандо Пессоа. Это имя мне смутно знакомо, но, кажется, яникогда его не читала. Между сном и тем, что снится, между мной и чем я жив, пореке идет граница в нескончаемый разлив. Вы эти стихи читали? Эти. Так просто,кажется, и я бы смогла так написать. Вы правы, кто угодно мог бы так написать.Однако должен был все же появиться этот человек и написать эти строки. Знаете,для всего на свете — для хорошего и для дурного — нужно, чтобы появился кто-тои сделал это, вам не приходило в голову, что у нас не было бы «Лузиад», если бысначала не было Камоэнса, и способны ли вы представить себе, какова была бынаша Португалия без Камоэнса и без «Лузиад». Это похоже на игру, на детскуюзагадку. Нет, ничего не может быть серьезней, если мы всерьез вдумаемся в это,но сначала поговорим о вас — расскажите, как поживаете, как себя чувствуете,как ваша рука? По-прежнему, вот она — у меня в кармане, как мертвая птичка. Неследует терять надежду. По-моему, надежду я уже потеряла и, кажется, скороотправлюсь в Фатиму, проверить, не спасет ли меня вера. Вы верующая? Я — католичка.И в церковь ходите? Да, я слушаю мессу, исповедуюсь и причащаюсь, делаю все,что требуется от католика. Вы не кажетесь очень уж набожной. Это у меня такаяманера — я не склонна выставлять свои чувства напоказ. На это Рикардо Рейс неответил ничего: слова, прозвучав, становятся подобны дверям — они открыты, и мычаще всего заходим в них, но порою медлим на пороге, ожидаем, пока отворитсядругая дверь, сказана будет другая фраза, ну, чтобы далеко не ходить запримером, вот хоть такая: Хочу извиниться перед вами за отца, его оченьвзволновали результаты выборов в Испании, вчера он говорил только с теми, ктобежал оттуда, а Сальвадор тотчас сообщил, что доктора Рейса вызывают в полицию.Мы едва знакомы, и ваш отец не сделал мне ничего такого, за что надо было быизвиняться, а прочее вообще не заслуживает внимания, в понедельник я узнаю,чего они от меня хотят, отвечу, о чем меня спросят, вот и все. Хорошо, что васэто не тревожит. У меня нет причин для беспокойства, я не имею отношения кполитике, все эти годы жил в Бразилии, и если там меня никто не трогал, тоздесь тем более никто не тронет, и, скажу вам откровенно, я чувствую себя ужене вполне португальцем. Бог даст, все обойдется. Уверен, Богу не понравилосьбы, если бы он узнал, что мы верим, будто дела идут плохо оттого лишь, что онне дает им идти хорошо. Но ведь это всего лишь присловье, мы слышим его иповторяем бездумно — «Дай Бог», «Боже избави» — и вряд ли кто-нибудь способенпредставить себе Бога и волю его, да простится мне эта дерзость, кто я такая,чтобы рассуждать об этом? Да, это похоже на нашу жизнь — мы рождаемся, смотрим,как живут другие, и сами принимаемся жить, подражая этим другим, не зная приэтом, зачем и для чего. Это очень печально. Виноват, сегодня я вам — плохаяподмога, я забыл о своем врачебном долге, я должен был поблагодарить вас за то,что пришли сюда, чтобы загладить вину вашего отца. Я пришла, главным образомпотому, что хотела вас увидеть и поговорить с вами, завтра мы возвращаемся вКоимбру, я боялась, другого случая не представится. Ветер какой сильный,застегнитесь. Не волнуйтесь за меня — я виновата, что плохо выбрала место длянашей встречи, совсем забыла, вы ведь после болезни. Пустяки, легкий грипп безосложнений или обычная простуда. Я вернусь в Лиссабон лишь через месяц, какобычно, а до тех пор не узнаю, зачем вас вызывают. Я ведь вам уже сказал —опасаться нечего. И все же мне хотелось бы знать. Не представляю себе, как.Напишите мне, я оставлю вам адрес, нет, лучше «до востребования», отец можетоказаться дома, когда принесут письмо. Вы считаете, что это стоящее дело —таинственное письмо из Лиссабона, такие секреты. Не смейтесь, мне будет оченьтрудно целый месяц не знать, что с вами происходит, напишите хоть одно слово.Хорошо, но если весточки не будет, знайте, что я брошен в сырое подземелье илизаточен в самую высокую башню этого королевства, откуда вам, сударыня, меняпридется вызволять. Типун вам на язык, а теперь мне пора, мы должны встретитьсяс отцом и вместе пойти к врачу. Марсенда правой рукой помогла левойвыскользнуть из кармана, потом протянула ему обе — любопытно, зачем? чтобыпопрощаться, достаточно было бы и одной — и они соединились в чаше рук РикардоРейса, а старики смотрят на них в недоумении: Я спущусь к ужину, но подходить квам не стану, раскланяюсь с вашим отцом издали, чтобы не отвлекать его от новыхиспанских друзей. Я как раз собиралась вас об этом попросить. О том, чтобы я неприближался? О том, чтобы вы спустились — тогда я вас увижу. Марсенда, зачем,ну, зачем вам меня видеть? Не знаю. Она отошла, стала подниматься по склону,наверху остановилась, чтобы половчее пристроить левую руку в кармане, потомпродолжила путь, не оборачиваясь. Рикардо Рейс смотрел на реку, в которую в этосамое время вошел крупный пароход, но это был не «Хайленд Бригэйд», уж его-тоон изучил досконально, время было. Отец он ей, как считаешь? — сказал один изстариков. Как же, отец, — отвечал другой. Я вот только не понял, чего там всеэто время торчал рядом с ними какой-то хмырь в черном. Какой еще хмырь вчерном? Да вон он, прислонился к ограде. Никого не вижу. Очки заведи. А тыпьян, — каждый раз с этими стариками одна и та же история: поговорят, поспорят,поссорятся, рассядутся на разные скамейки, потом снова сойдутся. Рикардо Рейсспустился, огибая клумбы, оказал -ся я на той же улице, по которой пришел сюда.Случайно повернув голову налево, он увидел дом с какими-то буквами, выбитыми науровне второго этажа. Под порывом ветра затряслись ветви пальм. Старики встали.И все равно — казалось, там, на Алто-да-Санта-Катарина, кто-то остался.