– Тьфу на тебя! – рассердилсяхозяин. – Нашел время, когда о такой гадости вспомнить! Теперь кусок вгорло не полезет. Ох, мало я ему в свое время по кумполу бил, мало, надо былоего поганую черепушку вовсе продолбить!

– Кому? – не понял Веня. – Вы оком?

– Да о ком же, как не о Лехе Шведове! Яеще в детстве подозревал, что из него редкая тварь выработается, – сердитопояснил Климушкин. – Он был из тех мальчишек, которые, знаешь, мухам ибабочкам крылья отрывают. И не то чтобы боль причинить хотел – просто любилсмотреть, как эта боль проявляется, понимаешь? Загадочный был такой пацан. Мыкогда-то в одном доме жили – недолго, правда. Я его просто не выносил, ну невыносил. Вообще, если мужик ростом не выше ста семидесяти сантиметров, у негоуже психика нарушена, я считаю. У него комплексы чудовищные, а ведь Шведов – онвсегда был малявкой, ниже всех на физре в строю стоял. Потом-то подрос, но восновном выглядел человеком за счет высоких каблуков. А в последнее время,когда его интеллектуальные испражнения стали регулярно печататься и прессастонет по его поводу каждый день, он вообще морально-нравственно до тогоподрос, что иной раз сверху вниз на меня пытался смотреть. Да мне-то...по-моему, место Шведова в том сортире, где мочат всех согласно указупрезидента! – Климушкин хохотнул.

– Погодите! – взмолился ничего непонимающий Веня. – Какой Шведов? При чем тут ваш бывший сосед по дому?

– Да Сорогин – это ведь псевдоним, –объяснил Климушкин. – А на самом деле его зовут Леха Шведов. Он наш,горьковский. С Автозавода. Самая рвань, не сомневайся, хотя и пролез вмосковские издательства.

– Писатель Сорогин?.. – с трудомвыговорил Вениамин. – Шведов – это Сорогин? Тот самый?

– Тот самый, – с отвращением кивнулКлимушкин. – Который «Сезон охоты», «Ада», «Преклонение» и прочиеужастики. Честно говоря, не знаю, где он сейчас живет, у нас, в Нижнем, или вМоскве, – не интересовался, но удивляюсь, что до сих пор вообще живет.

– В каком смысле? – осторожноспросил Веня.

– Да в том, что я, когда эту мерзостьпрочел, жутко захотел ему шею свернуть. Неужели ж я один такой? Сорогинаприкончить – все равно что счистить с башмака дерьмо, в которое ненарокомвляпался, вот я как это воспринимаю. А ведь он в моде, его читают, московская,извините за выражение, интеллигентская сволочь писает кипятком от восторга,говорит о нем с придыханием. Неужели люди не понимают, что именно вот за такихособей наказаны бывают целые народы? Небесами наказан? Думаю, не весь Содом ине вся Гоморра были так уж ужасны – но среди них на душу населения пришлосьчересчур много Сорогиных, вот небеса и рассвирепели, вот и досталось всемсестрам по серьгам. Ведь его опусы что ни слово, то явная картина искаженияпсихики. Помните этот рассказ, где тренируются два палача? Начинающий убилподопытную жертву ударом ножа в бок, просто ударил в сердце – и все, ну анаставник ему целую лекцию прочел о том, что человеку надо дать возможностьпомучиться перед смертью... Чему он учит людей?! Очень хотелось бы, чтобы самСорогин перед смертушкой должным образом помучился!

«Не вышло, – с явным сожалением подумал Вениамин. –Его убили ударом ножа в сердце. Милосердно – как в том рассказе». И онужаснулся тому, что жалеет о мгновенной смерти Сорогина.

Да, прав Климушкин: эти опусы – как зараза,как проказа, как массовый психоз. Как они могли быть написаны? И еще вопрос –как они могли быть напечатаны?! Кто благословил их? Не страшнее ли этот человексамого Сорогина? Ведь автор этой безумной прозы, возможно, был болен и неведал, что творил, но издатель-то ведал! Нарочно растравлял язвы и раны психикиСорогина, чтобы получше заработать на них?

– Пора нам, – сказал он, неловкоподнимаясь из-за стола. – Спасибо, извините, что аппетит вам испортил.

– Ладно, плюнь и не переживай, –добродушно отмахнулся Климушкин. – Однако где же ответы на наши вопросы?Почему нам их не дают?

В голосе его прозвучало еле уловимоераздражение, и телефон немедленно выдал длинную встревоженную трель.

– Ага! – ласково сказалКлимушкин. – Алло? Что? А так бывает? Нет, серьезно, бывает? Ну ладно. Тоесть ты убежден на все сто? Ну пока. Спасибо. Вопросов больше нет.

И взглянул на Белинского сощуренными,смеющимися глазами:

– Знаете, как говорит мой человек, ментыдавно не помнят такой благостной обстановки в городе. Вот только тотнеизвестный, в убийстве которого подозревают вашего приятеля, – а болееникаких неопознанных объектов. Каждый труп четко запротоколирован. Где-тонедели две-три назад был последний случай, но там бомжиху убили, это совершенноточно, ее никто особенно и не пытается идентифицировать, кому это надо. Так чтовашего приятеля, надо думать, никто все же не мочил.

«Или его труп до сих пор просто ненашли», – мрачно подумал Веня.

На четвертом этаже лифт тоже открывался особымключом, поэтому и спускаться пришлось пешком. У Шведова опять закружиласьголова. Вообще вид у него был изможденный.

«Надо бы где-то поесть, – подумалМирослав. – А то он скоро рухнет, кажется. Ладно, сначала машину возьмем».

Они выскочили в крытый дворик и уже понеслисьбыло к двери на улицу, как вдруг послышались легкие щелчки, означающие, чтокто-то набирает код и сейчас войдет в дворик.

В ту же секунду Мирослав, чуть не взрывмраморные плиты пола ногами, резко затормозил и, дернув за рукав Шведова,ринулся назад, за угол, где стояли мусорные бачки. Шмыгнул за них, согнулся подэтим прикрытием, заставив Шведова сделать то же самое. Через миг в метре от нихпрозвучали торопливые шаги нескольких человек. Хлопнула дверь подъезда. Теперьэти четверо стояли у лифта.

Мирослав осторожно высунулся и посмотрел черезстеклянную дверь, отделявшую дворик от подъезда.

Какой-то человек – коренастый, плотный, всветлом полотняном костюме – уже вошел в лифт, там же примостилась смуглаядевушка со светлыми волосами, а рядом пытались втиснуться еще двое, но это имне удавалось: бархатная коробочка лифта была рассчитана на одного, максимум надвух пассажиров. Наконец тот человек, что стоял в лифте, раздраженно вытолкнулвысокого черноволосого и усатого парня на площадку, закрыл дверцы и уехал один.Парень переглянулся с долговязым негром, который скалил зубы, глядя на этусцену, тоже засмеялся – и они пустились наперегонки вверх по лестнице,перепрыгивая на своих длиннющих ногах по две или три ступеньки без малейшихусилий, как два громадных кузнечика.