– Ты, главное, не особенно налегай на девочку, –сказал Лева. – Она у тебя неплохая. Просто другое поколение. Плюс десятьлет перестройки, им же незаметно вбили в голову, что нету никаких запретов, чтоничто не грешно, что все на свете стоит попробовать…

– Лева, а у тебя-то что стряслось? – спросилДанил.

– У меня?

– Не увиливай, – сказал Данил. – Обычно тыпросыпаешься звонка после десятого. Возможно, у тебя под боком спала лялька иоттого ты дрых чутко, но вот уголки рта у тебя всегда опущены, когданеприятности…

– Мегрэ долбаный.

– А все же? Контракт такой, Левушка – при любыхнеприятностях окрест тебя ты меня немедленно обязан ставить в известность… Незабыл?

Лева вздохнул, полез в роскошный мерседесовский бардачок иизвлек сложенный пополам листок белой плотной бумаги.

«Ты, жидовская морда, или умотаешь в свой Израиль, или тутже и закопаем».

– Ни единой грамматической ошибки, – сказалДанил. – Отпечатано либо на импортной машинке с русским шрифтом, либо напринтере… Лева, это блеф. Все наши «черные», на которых паразитируетдемократическая пресса, домашние мальчики, болтуны-теоретики… И вообще, ты мнеможешь показать хоть одного еврея, которого бы за последние десять лет побили?

Он видел, что Леву не убедил – уверить еврея, что никакихпогромщиков давно уже не существует, столь же трудно, как уверить русского, чтовсем своим неприятностям он обязан не мифическим русофобам, а самому себе… Вшкафу должен жить Бука, и все тут.

– Прикинь, Лева, – продолжал Данил. – Любойболван с парой извилин начал бы в первую очередь с синагоги или политизированныхребятишек в кипочках… Кто-то решил тебе потрепать нервы, и дело не в пятомпункте, а в твоей работе на «Интеркрайт». Все прекрасно вписывается в общуюкартину… Бьют по ключевым фигурам.

– Кто?

– Не знаю пока, – сказал Данил. – Но вот чтотебе скажу: держи свою контору в повышенной боевой. Будь готов защищать меня отобвинений в изнасиловании попугая в парке Островского, Кузьмича – от обвиненийв попытке продать Шантарск с прилегающими землями исландской разведке. Началасьнехорошая возня, Лева… В моей старой системе об этом не любили вспоминать,поскольку по тем временам считалось идеализмом и мистикой, но в шестьдесятдевятом, когда Ильин пальнул по кортежу, многие волкодавы с утра места себе отнехороших предчувствий не находили. Хороший волкодав обязан быть телепатом,Лева…

…Будь ему лет на двадцать моложе, пройди он жизненную школунебезобиднее, обязательно бы разбудил Ольгу, едва вернувшись домой в третьемчасу ночи.

Он дотерпел до утра. Спокойно лег, настроил внутреннийбудильник на семь утра – и в семь проснулся. Сварил кофе, а поскольку насталинехорошие времена, спрятал малышку ПСМ в сейф и извлек оттуда «Беретту».Разложил на кухонном столике газету, тщательно разобрал и смазал килограммовуюитальянскую дуру, заодно приводя себя этим в полное душевное спокойствие передпредстоящей тягостной разборкой.

Ольга, как обычно, зашевелилась в половине восьмого. Сбегалав туалет и появилась на кухне – глаза самую чуточку подпухшие, приятно пахнетсвежей постелью и свежим телом. Потянулась чмокнуть его в щеку, но Данилзаслонился вымазанными ружейным маслом ладонями. Тщательно вытер их комкомлегнина, вставил обойму, не загоняя патрона в ствол, щелкнул боковымпредохранителем.

– Рэмбо на горизонте появился? – чуть хрипловатымсо сна голосом поинтересовалась Ольга, наливая кофе.

– Скорее уж Эммануэль из последней серии, – сухосказал Данил.

И, чтобы не растравлять рану и не терять времени зря, бросилперед ней веером штук шесть фотографий, до того лежавших тут же картинкой вниз.Спросил, нехорошо прищурившись:

– Знакомых лиц не находишь?

Ольга потянулась к ярким фотографиям – и уронила руку,залилась краской от кончиков ушей до глубокого выреза халатика. Закрыла лицоладонями, то ли охнув, то ли всхлипнув.

Данил безжалостно ждал, хлебая кофе, как хлебают водичку спохмелья.

– Ну хватит, – сказал он минуты через две. –Открой-ка личико, Гюльчетай, бить не буду…

Ольга зажимала лицо ладонями, пару раз мотнула головой.

– Только не хнычь. Руки убери! – прикрикнулон. – И рассказывай, как вляпалась в греческие забавы. Ну!

Она отвела руки, но взглядом с ним упорно старалась невстречаться. Лицо горело.

– Возьми сигарету, – лишенным эмоций тономпредложил Данил. – И чирикай, времени мало. На всех этих веселых картинкахты еще натуральная блондинка, значит, дамские кувырканья имели место самоепозднее в апреле… ну! Я ведь и вмазать могу…

«Хроника конца века, – отметил он про себя с горькойиронией. – Мужик, которому любовница изменила с парочкой лесбиянок, –лет двадцать назад такая сексуальная коллизия, как ни крути, проходила большепо ведомству снежного человека и встречалась редко, как ананасы в обычныхмагазинах…»

– В конце марта, – сказала Ольга севшимголосом. – Ну, сидели у Светки, выпили, потом стали мерить купальники, онапривезла из Сеула целую дюжину, а параллельно крутили видак, еще пили…Дурачились, щелкали друг друга, и как-то незаметно они меня начали заводитьвсерьез – и поехало…

– Что, в жизни все надо попробовать?

– Не знаю… Просто было интересно. Знаешь, иногда тянетпопробовать разное запредельное, любопытно же…

– Ну, молодец, – сказал Данил. – Хоть непытаешься мне ввинтить, будто тебе подсыпали конского возбудителя… Брюнетка –это кто?

– Рамона. Из газеты откуда-то.

– Из какой?

– Не знаю, я с журналистами не контачила…

Данил вспомнил: в противоположность большинству шантарскихгазет «Бульварный листок» не сопровождал статейки фотографиями их авторов –поначалу пытался было, но у борзописцев из «Листка» начались неприятности сразными гражданами, придерживавшимися старозаветной морали, заклейменной нынекак устаревшее наследие тоталитаризма, пару раз доходило до легкого мордобитияв общественных местах…

– Рамона – это Светкина знакомая, – сказалаОльга. – Я и раньше что-то такое замечала, да думать не думала…

– Хорошо, что нет негативов… – сказал Данилзадумчиво, скорее самому себе. – Ну, бедное изнасилованное дите, коли ужначала, валяй до самого донышка…

– Ты что, посылал кого-то за мной следить?

– Валяй, – сказал Данил. – Исповедуйся.

– Светка… со Светкой больше ничего подобного не было.Ни намека. У меня такое впечатление, что она этим… этого… в общем, редко, дляэкзотики. А Рамона – наоборот, вся в этом по уши. – Ольгаотвернулась. – Я потом у нее была два раза. Ну пойми ты, затмение нашло,как тебе объяснить… Порой такое чувство, что я у тебя числюсь в домашнихпринадлежностях, как эта кофеварка… А она ласковая, все понимает, кажетсясначала – вот настоящая любовь, нежность… Только не вышло идиллии. Про третийраз не надо, ладно? Благо, последний…