в Англию. В 1905 г. он был заметен на уличных баррикадах в Москве и проявил себя хорошим вожаком. Он снова был сослан в Сибирь и снова бежал. Затем он поселился в Швейцарии, где стал памфлетистом, журналистом, редактором, автором статей и военным корреспондентом. Во время войны он был выдворен из Франции и уехал в Испанию, где был арестован, но получил разрешение отправиться в Америку. Как только в 1917 г. произошла революция, он попытался возвратиться в Россию, но был задержан морскими властями в Канаде. Он не был обычным человеком, как явствует из этого очень краткого описания его карьеры. Он был блестящим оратором, нервным и взвинченным, и поразительно мало думал о своей собственной безопасности.

После нашего первого разговора он назначил меня «инспектором авиации», и я получил широкие полномочия в этой сфере. Это дало мне возможность тесно общаться с авиационным персоналом, доступ ко всем аэродромам и связало меня с Комитетом по эвакуации. Я должен был давать Троцкому советы по вопросам формирования военно-воздушных сил.

Два или три раза в неделю я проводил с ним полчаса, обсуждая вопросы авиации. Он обладал великолепной способностью сосредоточиваться и умением найти слабое место во всем и моментально чувствовал, когда с ним не были вполне откровенны в разговоре.

Помимо разговоров со мной, он каждый день брал уроки у российских специалистов в разных военных областях, и все они встречали у него такое же поразительное восприятие, о котором я упомянул. Четыре или пять месяцев Троцкий посвящал все свое время изучению военного искусства и превратился в отличного руководителя и основателя Красной армии – странная судьба для человека, который на протяжении многих лет был одним из самых видных антимилитаристов в Европе.

Входя в кабинет Троцкого и выходя из него, я всегда перекидывался парой слов с его самым доверенным лицом – секретарем Евгенией Петровной Шелепиной. Для краткости я буду называть мадемуазель Шелепину Е.П.

Е.П. была очень крупной женщиной. Вероятно, она была на два или три дюйма выше шести футов. На первый взгляд это была очень приятная внешне представительница русского крестьянства, но более близкое знакомство раскрывало в ней неожиданные глубины характера. Она была методичным и умным трудоголиком с огромным чувством юмора. Она быстро вникала в суть вещей и могла анализировать политические ситуации со скоростью и точностью, с которыми опытный игрок в бридж анализирует карточный расклад. Не думаю, чтобы она хоть раз не пустила к Троцкому кого-либо, кто был сколько-нибудь значимой фигурой, и тем не менее было нелегко пройти мимо этой женщины к нему в кабинет, если в посетителе не было чего-то этакого. Она была увлечена своей работой; день за днем она появлялась на своем рабочем месте в девять часов утра и не уходила раньше чем хорошо за полночь. Было нелегко заставить ее поесть. Ходили слухи, что большевики купаются в роскоши. Я обедал и ужинал (я имею в виду в полдень и полночь) со многими видными большевиками и честно могу сказать, что за все время я ни разу не ел по-настоящему хорошую еду. Они питались тем же, что и остальное население Москвы: черным хлебом, щами, картошкой и чаем – это были литры и литры горячего чая, возможно, с кусочком сахара. Приемы пищи были нерегулярными, они происходили во время работы или второпях между встречами.

Одним из людей, с которыми я постоянно общался в это время, был Артур Рэнсом, корреспондент «Дейли ньюз» и «Манчестер гардиан». С Рэнсомом, очеркистом, романистом и успешно оправданным обвиняемым на судебном процессе, возбужденном лордом Альфредом Дугласом из-за написанной им биографии Оскара Уайльда, я до этого встречался только на печатных страницах.

Сам он заинтересовал меня даже больше, чем я ожидал. У него были радикальные взгляды, которые он излагал безо всяких колебаний, и он не был persona grata[2] среди представителей Великобритании в России. Причиной этого отчасти был используемый им трюк: он вступал в спор и намеренно разжигал гнев своего оппонента. Подозреваю, что он выяснил для себя, что это один из самых легких путей добраться до истины, а Рэнсом был прежде всего журналистом, охотившимся за новостями. Он был чрезвычайно хорошо информирован, был на дружеской ноге с большевиками и умел мастерски резюмировать ситуацию. Это был долговязый и тощий мужчина с копной обычно всклокоченных русых волос и глазами маленького любознательного и довольно озорного мальчишки. На самом деле он был приятным человеком, когда вы узнавали его поближе.

Он жил в номере, двери которого выходили в тот же коридор, что и двери моей комнаты, но в его спальне не было ванной комнаты, и поэтому он каждый раз рано утром приходил в мои апартаменты. Наши с ним самые глубокие дискуссии и самые горячие споры происходили, когда Рэнсом сидел в ванне, а я ходил взад-вперед по своей комнате и одевался. Иногда, когда я побеждал в споре, а его чувства были более обычного взвинчены, он выскакивал из ванны и яростно вытирался досуха, как разозленная горилла. После этого он не приходил ко мне принимать ванну два или три дня, потом мы встречались, ухмылялись друг другу, я спрашивал у него о его домашнем питомце – змее, обитавшей в его комнате в большой коробке из-под сигар, и на следующее утро он, как обычно, приходил, и мы снова начинали спорить, как лучшие друзья.

Лекции Троцкому, театр и званые ужины не мешали мне делать запланированную работу. Прежде всего я помог большевистскому штабу организовать разведывательный отдел с целью идентификации немецких подразделений на российском фронте и ведения наблюдений за перемещениями немецких войск. Через несколько недель у нас была уже целая сеть агентов, работавших на всех восточных территориях, оккупированных австро-германской армией. Информация об идентифицированных подразделениях стекалась ко мне каждый день, и копии этих данных я телеграфом отправлял в Военное министерство в Лондон. Время от времени я получал возможность предупредить Лондон о том, что та или иная немецкая дивизия покинула Россию и переброшена на Западный фронт.

Во-вторых, я организовал для большевиков отдел контрразведки для слежения за действиями немецкой разведки и ее миссиями в Петрограде и Москве. Наша организация перехвата работала хорошо. Мы расшифровывали немецкие шифры, вскрывали их письма и читали большую часть их корреспонденции, не вызывая ни малейших подозрений.

В-третьих, работа, которую я делал с Троцким, давала мне полномочия в Комитете по эвакуации, который был создан с целью спасения имущества военного назначения и его вывоза из угрожаемых районов. Большевики распорядились, чтобы из городов, находящихся вблизи оккупированных немцами территорий, проводилась