систематическая эвакуация военных складов. Они опасались, что немцы найдут предлог для того, чтобы дальше двинуться вглубь России, и завладеют запасами, столь нужными им.

Сначала эта эвакуация происходила безо всякой организации или здравомыслия, и старые орудия, деревянная канцелярская мебель, лопаты для расчистки снега получали приоритет перед пулеметами, боеприпасами и необработанными металлами. Однако, как только был организован Комитет по эвакуации, мы за три месяца вывезли у немцев из-под носа тысячи тонн стали, алюминия, меди и других материалов. Двадцать две авиационные эскадрильи с машинами и запчастями были отправлены вглубь России. Золотой запас (часть которого впоследствии была захвачена в Казани чехословаками) был переправлен из Москвы на Волгу. К каждой из этих операций я приложил руку. Я эвакуировал московский авиационный парк и лично наблюдал за отправкой ста восьми совершенно новых авиационных двигателей «Фиат» мощностью 200 лошадиных сил.

Все антисоветски настроенные слои российского общества считали, что большевики продались Германии, и те люди, которые не были прогермански настроены, стали – просто из ненависти к большевикам – поддерживать союзников. Например, организация социал-революционеров, возглавляемая бывшим военным министром в правительстве Керенского Борисом Савинковым, возродила социал-революционный террористический центр, который тот создал несколько лет назад для борьбы с царизмом путем совершения убийств, стала оплотом патриотических и антибольшевистских настроений и выразила желание сотрудничать с союзниками и отменить последствия Брест-Литовского договора.

Я уже упоминал, что встречал Савинкова в Ставке, но именно теперь я хорошо узнал его. Это был невысокий темноволосый человек, пронзительные глаза которого поистине имели гипнотический эффект. В царские времена он создал террористическую организацию и лично спланировал и осуществил девятнадцать успешных политических убийств. Сам он никогда не совершал убийств не потому, что боялся за свою шкуру, а потому, что понимал, что является мозговым центром своей группы и не должен раскрывать себя, если в этом не было нужды. Поэтому он всегда был на вторых ролях, чтобы в случае неудачи первого покушения быть готовым метнуть вторую бомбу или сделать смертельный выстрел.

Он имел псевдоним Ропшин, и когда он не занимался организацией убийств, то писал множество статей и ряд записок. Самыми известными его произведениями являются «Конь бледный» об убийстве генерал-губернатора в царское время и «Конь вороной» о послевоенном времени, когда он боролся с большевиками, находясь в Польше. У меня с ним была долгая беседа на тему политических убийств, в ходе которой я спросил его, почему большевики, которых так ненавидели по всей России и которые были в меньшинстве, не подвергались таким фанатичным нападениям, как чиновники царского режима. Савинков утверждал, что всегда было легко связаться с простыми людьми и сделать из них фанатиков, было легко внушить им идею, что они выполняют божью волю, убивая представителей угнетающего класса. И совсем другое дело – заставить сознательных революционеров, как бы они ни ненавидели своих политических врагов, использовать против них оружие политического убийства, потому что они лелеяли теплые воспоминания о тех многих годах, когда они действовали вместе с большевиками. Сам Савинков признавался, что два раза у него возникало чувство, что для блага России абсолютно необходимо убить своего коллегу и лидера – премьер-министра Керенского. Но он не смог заставить себя вытащить револьвер и сделать это, а потом горько сожалел о своей слабости. С другой стороны, было очень трудно использовать так называемых «белых» – офицеров царской армии, которые ненавидели большевиков. С детства их учили, что убийство – грех и преступление; хладнокровное убийство для них было равносильно проклятию. И какими бы доблестными и храбрыми они ни были, люди, которые получали награды, равноценные нашему кресту Виктории, спокойно захватывали пулеметы в одиночку и выносили из-под огня своих товарищей с риском для жизни, не могли даже ради блага своей страны стать убийцами.

Мне никогда не нравился Борис Савинков. Мое недоверие к нему было темой частых споров между мной и Сиднеем Рейли, который слепо верил в этого человека и потратил целое состояние на оказание ему помощи в борьбе с большевиками.

Сейчас невозможно узнать, что творилось в голове у Савинкова. После нескольких лет ведения ожесточенной войны с большевиками в 1924 г. он поехал в Россию по договоренности с ними и вероломно предал свое дело. Был инсценирован судебный процесс, на котором Савинков публично покаялся. Он был приговорен к смерти, но этот приговор был немедленно заменен на символический срок заключения, во время которого он пользовался всеми привилегиями свободного человека. Он умер при загадочных обстоятельствах в 1925 г.

В те времена, о которых я пишу, организация Савинкова имела свою собственную разведку, часть сотрудников которой занималась немцами, действовавшими в России. Я поддерживал постоянную связь с этим подразделением. Чтобы полностью не зависеть от военной миссии союзников, большевиков и социал-революционеров, я создал свою собственную тайную организацию, в который было три подразделения: первое подразделение занималось идентификацией немецких и австрийских воинских подразделений и проверкой информации, которую я получал из военного ведомства большевиков и от социал-революционеров; второе подразделение (курьерское) делало меня независимым от почты и телеграфа. Это было необходимо потому, что большевики контролировали и вели наблюдение за всеми коммуникациями, а также потому, что я понимал: военная миссия союзников и я вскоре будем полностью отрезаны от Мурманска и Финляндии (это всего лишь вопрос времени), если я не приму специальные организационные меры. Третьим было специальное подразделение патриотически настроенных российских офицеров, которые действовали на оккупированной немцами территории: вооружали крестьян, пускали под откос поезда, перевозившие войска, и товарные поезда, направлявшиеся в Германию, и в целом досаждали немцам всеми доступными им способами. Это требовало оружия, денег, документов и, больше всего, руководства – и всем этим я их снабжал.

Вполне естественно, что прошло не так много времени, прежде чем немецкая разведка разузнала о моей деятельности, и первая попытка убить меня была сделана в Московском авиационном парке-складе.

Я имел обыкновение ездить туда на машине в одиночку практически каждый день, чтобы лично присматривать за тем, как идет работа по эвакуации. Я заметил, что возле того места, где я оставлял свою машину, всегда околачивается какой-то человек, и постепенно у меня зародилось подозрение, что он следит за мной. Я всегда останавливал машину у большого длинного склада, двери которого с обоих концов были открыты. Здесь хранились двигатели для аэропланов «Фиат», и здесь же их грузили на грузовики, которые заезжали на склад с его дальнего конца.

И однажды утром этот наблюдатель начал действовать. Я, как обычно, подъехал к складу и запрыгнул на платформу. В то же мгновение я заметил, что наблюдатель поднял руку, и в следующее мгновение к моим ногам упала