обыску с целью выявления огнестрельного оружия или бомбы. В коридорах через каждые несколько ярдов проходили патрули вооруженных до зубов латышских стрелков с ручными гранатами на поясе.

Председателем президиума был товарищ Свердлов. Ни разу в жизни я не видел человека, более подходящего для этой роли. Невысокого роста, с поразительно глубоким, низким голосом, он умел в любой аудитории внушить уважение к председателю собрания.

Внешне социалисты-революционеры по-прежнему были заодно с большевиками, и больше половины делегатов в зале были членами этой партии. С момента открытия съезда было ясно, что на нем должно состояться генеральное сражение между социалистами-революционерами и большевиками. «Мелкие рыбешки» от каждой партии выступали с неинтересными речами, но каждый оратор говорил до тех пор, пока не вызывал у своих оппонентов ярости. Затем Троцкий выступил со своей мастерской, немного формальной речью, которая получила поддержку почти всех в зале. Он говорил об успехах революции, необходимости создания Красной армии и прогрессе, достигнутом за последние девять месяцев.

Напротив моей ложи была ложа посла Германии графа Мирбаха, вместе с которым сидели австрийский, венгерский, болгарский и турецкий посланники. В других ложах, расположенных напротив нас, занимали свои места их военные и военно-морские атташе, секретари и другие официальные лица, среди которых был Рудольф Бауэр – руководитель немецкой разведки в России. Я сидел в ложе господина Локкарта, а он был окружен своими сотрудниками. Над нами располагались: посол Франции, представитель США и другие представители союзников, а в другой ложе – посланники нейтральных стран.

Когда слово взял Ленин, по переполненному залу прошла дрожь ожидания. Он расхаживал по сцене во время своего выступления, иногда удаляясь от слушателей, иногда выходя вперед, в соответствии с тем, как он хотел выразить свою точку зрения; иногда он переходил с одного края сцены на другой и при этом все время говорил – трюк, который гипнотизировал его слушателей, заставляя их следить за каждым сказанным им словом. Он был в высшей степени высокомерен по отношению к своим сторонникам, презрителен к своим противникам и дразнил в равной степени как представителей союзников, так и Центральных держав.

Одной из странных фигур на этом сборище плохо совместимых друг с другом людей был капитан Садуль, который, как хорошо известный социалист, был послан в начале революции в Россию с целью присоединиться к французской военной миссии. Садуль поссорился с главой миссии, открыто не повиновался вышестоящему офицеру, перестал носить свою военную форму и собирался вступить в партию большевиков. Для присутствия на съезде он оделся с огромной тщательностью: на нем были цилиндр, сюртук и белые лайковые перчатки. Его переводчицей была одна русская принцесса, одетая так же модно, как и он; и они оба, безусловно, представляли собой курьезное зрелище среди бедно одетой толпы пролетариев, сидевших в зале. Садуль стал законченным большевиком и одно время руководил русскими войсками, воевавшими с французами под Одессой. Годом позже он был осужден французским военно-полевым судом – заочно – и приговорен к смерти. Несколько лет он держался подальше от Парижа, а потом смело возвратился и подал иск об отмене приговора суда. Естественно, он был арестован, заново осужден и приговорен к смерти, но приговор был заменен на изгнание из Парижа. И снова он не повиновался решению суда и через девять дней вернулся в Париж.

Мне всегда было жаль Садуля, и я думаю, что он подвергся большим испытаниям, чем ему было по силам. И я не могу понять, почему правительства иностранных государств считают, что в качестве своих представителей они обязаны посылать в страны, прошедшие через революцию, людей с продвинутыми взглядами в своей собственной стране. Большевики никогда не делали такой ошибки: за границу в качестве своих представителей они всегда посылали убежденных коммунистов.

За Лениным последовала Спиридонова, и ее речь была почти средством свержения большевиков. Спиридонова была стройной, бледной, хрупкой женщиной, внешне совершенно не интересной. И тем не менее она была героиней дня, одним из лидеров социалистов-революционеров и доверенным представителем российского крестьянства. В юности она застрелила особенно жестокого генерал-губернатора. Охрана генерал-губернатора набросилась на нее, и несколько дней она подвергалась жестокому обращению и насилию со стороны своих тюремщиков. Это не было опровергнуто старым режимом, при котором было проведено специальное судебное расследование методов обращения с нею. Страшно избитую, ее судили, приговорили к смертной казни, но из-за жестокого обращения с нею приговор заменили на пожизненную ссылку в Сибирь. Там она боролась с туберкулезом, и, когда в 1917 г. разразилась революция, она была еще жива и возвратилась в Петроград. Родные уложили ее в постель и возблагодарили милостивое провидение за возвращение их любимой изгнанницы, чтобы она могла умереть дома. Но Спиридонова и не собиралась умирать и через несколько недель вернулась на политическую арену.

Она начала свою речь с нападок на Троцкого за расстрел адмирала Щастного после фарса судебного разбирательства в камере. Спиридонова была решительно против смертной казни и судов в тюремной камере. Затем она обрушилась на Брест-Литовский мирный договор и его условия, навязанные России немцами. Она говорила тихим, монотонным голосом, не делая ни единого жеста, стояла абсолютно неподвижно и выглядела скорее как уставшая школьная учительница, обращающаяся к непослушным мальчишкам в классе. Через некоторое время ее невыразительный голос проник каждому в самую душу, и слушать ее было мучительно. Тогда я понял, почему иногда женщине перерезали горло, чтобы заставить ее замолчать. Внезапно, уже к концу своей речи, она повернулась к ложам, занятым сотрудниками посольств Германии и ее союзников, и, потрясая на них кулаком, заявила, что Россия «никогда не станет немецкой колонией или зависимым от Германии государством». Это было поразительное зрелище; меня охватила дикая радость, и я с огромным трудом сдерживался, чтобы не зааплодировать вместе со всем залом; сделай я так – это было бы грубейшим нарушением этикета. Должен сказать, что граф Мирбах и все присутствовавшие в ложах Центральных держав гости восприняли это поразительно спокойно, не моргнув глазом.

Речь Спиридоновой завершила дневное заседание. На следующий день выходившего из своего дома графа Мирбаха убил социалист-революционер, и Савинков поднял мятеж эсеров в Ярославле; в Москве тоже в течение четырех дней шли уличные бои.

Утром того рокового дня состоялось лишь короткое заседание. Зал был полон точно так же, как и накануне. Внезапно раздался оглушительный взрыв, вслед за которым прозвучали еще два. Все в зале в панике вскочили с мест. Свердлов изо всех сил стукнул кулаком по стоявшей перед ним трибуне. «Соблюдайте порядок! – гремел его мощный голос. – Пожалуйста, сядьте на свои места! Призываю всех к порядку!» И паника улеглась.

Оказалось, что один из