дня я ходил в военной форме, разъезжал по своим делам в «патфайндере» и жил как британский офицер. В остальное время я пешком ходил в штатском на встречи со своими агентами. Я также смотрел вперед и начал подготавливать тайное жилище, которое очень понадобится мне, как только большевики попытаются ограничить мою деятельность.

Тем временем я возобновил функционирование моей организации на Украине. Немецкая армия использовала этот регион как лагерь отдыха для своих уставших дивизий с Западного фронта, как санаторий, где на протяжении пяти или шести недель целые бригады выпускались на волю в сельской местности, получая хорошую кормежку и медицинский уход. Затем их поэтапно маршевым порядком отправляли назад, в Германию, и на марше снова муштровали их, превращая в эффективные боевые войска. Чем больше мы могли изводить нападениями этих людей, тем лучше.

У меня был великолепный отряд нерегулярных войск, состоявший из бывших офицеров российской армии. Обычно мы организовывали внезапные ночные налеты на биваки немцев, залп за залпом обстреливали их палатки или места ночевки и исчезали, прежде чем немцы успевали дать нам отпор.

Вскоре немцы удвоили караулы, а ношение оружия без разрешения стало преступлением, караемым смертной казнью. И сразу же контрабанда оружия стала самым сложным и волнующим предприятием. Мы вооружали крестьян, чтобы они давали отпор немцам, когда те пытались забирать зерно. Немцы ответили жестокими репрессиями, и вскоре вся Украина превратилась в бурлящий котел беспорядков. На улицах Киева был убит генерал Эйхгорн. Сотни русских патриотов добровольно отдавали свою жизнь в борьбе с Германией точно так же, как это делали наши солдаты на Западном фронте. Однажды я возглавил рейд своего отряда на Украину; у нас были пулеметы и боеприпасы к ним. Во время доставки боеприпасов я узнал, что организуется налет на позицию одной немецкой батареи, и меня попросили тоже поехать, чтобы увидеть самое интересное. Мне совсем этого не хотелось, но обстановка требовала, чтобы я принял это приглашение. Нас было человек двадцать, переодетых в крестьянскую одежду; мы взяли две телеги, покинули место нашей секретной дислокации в лесу и проехали около одиннадцати миль вглубь территории. Телеги были нагружены сеном, под которым лежали два пулемета. По окончании налета мы должны были бросить телеги и вернуться под покров леса.

Было раннее утро, когда мы выехали к позиции немецкой батареи. Около нее стояли двое или трое часовых, но все остальные в лагере еще спали. Двумя группами, в каждой из которых было по пулемету, мы приблизились к немцам на расстояние около семидесяти ярдов. Мне казалось, что наши пулеметы никогда не заговорят, но, наконец, один из них внезапно разразился очередью – тра-та-та-та-та, а затем смолк. Его заклинило, прежде чем второй пулемет смог открыть огонь, и мне показалось, что мы пропали. Однако заработал и второй пулемет, а первый разобрался с неполадкой. Мы обрушили на этот лагерь четыре огневые завесы, обстреляли и повредили их пушки, а затем, волоча за собой свои пулеметы, разделились на группы по четыре человека и разными путями отправились назад, к границе.

Вскоре после этого налета немецкая разведка совершила второе покушение на мою жизнь.

Для публичной и официальной части своей жизни я обосновался в конторе неподалеку от Большого театра. Однажды днем туда пришла некая мадам Герман и в сильном волнении села напротив моего письменного стола. После долгих колебаний она рассказала мне, что пришла предупредить меня, что существует заговор с целью покушения на мою жизнь, и попросила меня отказаться от той работы, которую я выполняю, и вернуться в Англию. Я посмеялся над ее страхами и задал ей вопрос об источнике ее информации. Она ответила, что не может раскрыть его, и если я отказываюсь отнестись к ее словам серьезно, то ей остается только одно – уйти. Я встал из-за стола и проводил ее до двери. Когда я снова сел за свою работу, я задумался, а что же кроется за ее посещением, и чем больше я думал об этом, тем меньше мне это все нравилось. Внезапно мое внимание привлекло постоянное тиканье, исходившее с противоположного конца моего стола, и я вгляделся получше. Там я увидел небольшой плоский чемоданчик для бумаг, откуда и исходил этот звук. Я вспомнил, что он был в руках у мадам Герман, когда она пришла ко мне, и не помнил, был ли он при ней, когда она уходила. Я не стал это выяснять. Я был уверен, что тикала какая-то адская машина. На Лубянке в ЧК у меня был друг – специалист по взрывчатым веществам. Я велел своим помощнику и слуге выйти из здания и, запрыгнув в «патфайндер», поехал к своему другу.

Он с радостью согласился провести расследование. «Если это бомба с часовым механизмом, – сказал он, – а эта женщина ушла всего двадцать минут назад, у нас должны быть тридцать или сорок минут, прежде чем бомба взорвется». Я сказал ему, что предпочел бы не полагаться на этот шанс, и наотрез отказался возвращаться в свою контору. В контору вошел сам этот смельчак, открыл чемоданчик, нашел в нем бомбу с часовым механизмом, отключил его и вышел из конторы с широкой улыбкой на лице.

«Думаю, что я имею право взять эту бомбу в качестве сувенира», – сказал он, и я был только рад отдать ему ее. После этого случая мой слуга внимательно осматривал всех посетителей, прежде чем пустить их в мой кабинет.

Моя работа держала в постоянном напряжении и мои нервы, и ум. В конце каждого дня, усталый и выдохшийся, я думал, что самое лучшее, на что я мог надеяться, – это тюремное заключение в ближайшем будущем или какая-нибудь насильственная смерть, если я не буду соблюдать осторожность. Но крепкий ночной сон обычно давал мне наутро возможность увидеть дальнейшую жизнь в более розовом свете.

Большевики созвали V Всероссийский съезд Советов в Большом театре 4 июля 1918 г. Съезд должен был утвердить важные направления политики, и это был случай устроить большое шоу. На него был приглашен дипломатический корпус. Ложи слева от сцены были зарезервированы для дипломатов союзников; справа – для дипломатов Центральных держав. Исполнительный комитет партии большевиков расположился на сцене, и ораторы выступали с речами, стоя перед столом заседания: они выходили из кулис и туда же уходили. Огромный зал был настолько забит людьми, что не было не только ни единого свободного стула, но и все проходы и все имеющиеся стоячие места были заполнены людьми. Воздух был наэлектризован. У каждого, кто входил в зал, внимательно проверялся пропуск, а сам входивший подвергался тщательному