– Прихожую и туалет, – сказал Йона, указывая на чертеж.

– А на втором этаже кто-нибудь может лежать в ванне или на полу… Но самые большие не охваченные наблюдением пространства – котельная и прачечная.

– Дом ведь был построен в пятидесятые, а тогда устраивали большие бомбоубежища…

– Подожди, – перебил Янус и ответил на вызов по рации. Выслушав доклад, он снова повернулся к Йоне. – Париза вернулась раньше, чем мы думали. Она уже направляется сюда, будет меньше чем через пять минут.

Янус переключил канал рации и с напряжением в голосе сообщил, что Париза направляется домой.

– Йона, ты много о чем нас предупредил. Если все пойдет не так… – Янус беспокойно поглядел на Йону. – Если нам придется пойти на штурм… поднимайся на верхний этаж. В чулане есть лестница, которая ведет на чердак и дальше, на крышу.

На экране Париза приближалась к дому, неся в руках пакеты из “Ика”. На ней было тонкое черное пальто, розовый хиджаб и черные кожаные сапожки на каблуке.

Она вынула несколько рекламных листовок из почтового ящика, подошла к входной двери, поставила пакеты и отперла.

– Тебе пора, – сказал Янус. – Иди в правую спальню; я пришлю Сив, как только найду ее.

Йона вернулся в прихожую и поднялся в спальню. Молодая женщина в черной футболке-поло сидела на стуле у окна, выходящего на улицу. Услышав, что он вошел, она встала и поздоровалась.

– Меня зовут Йеннифер, – представилась она, пожимая Йоне руку.

– Я не хотел помешать, но…

– Вы не помешали, – быстро ответила женщина, отводя волосы со щеки.

– Мне только нужно закрепить микрофон.

Волосы Йеннифер были собраны в конский хвост, на ней были черные штаны-карго и тяжелые ботинки, но каска, защитные очки и керамический бронежилет лежали на полу возле стула.

Йона заметил, что Йеннифер смонтировала снайперскую винтовку “90” на толстом штативе. При помощи ручки она могла очень мягко переводить дуло с одной стороны окна на другую.

Три дополнительных магазина лежали на столике возле открытой упаковки с боеприпасами – “7,62 СНАЙПЕР” – и зеленой бутылкой “Пеллегрино”.

Баллистическая таблица выпала из ящика и лежала на полу. Йона подумал, что она все равно не понадобится Йеннифер. Скорострельность ее оружия – почти тысяча триста метров в секунду, а до цели – не более шестидесяти метров.

Сняв пиджак, Йона положил его на кровать, отстегнул наплечную кобуру и начал расстегивать рубашку.

– Париза сейчас наверху, в спальне, – сказала Йеннифер. – Хотите посмотреть?

Он посмотрел в видоискатель, поднял увеличение до восьми и увидел, как Париза снимает хиджаб. Волосы у нее были собраны в черную, толстую и длинную косу. В центре креста он отчетливо увидел ее лицо: мелкие поры носа, родинка над бровью и тонкая линия там, где она случайно черкнула по скуле карандашом для глаз.

Когда она ушла в ванную, Йона увидел, что дверь в гардеробную с желто-коричневыми медальонными обоями осталась открытой.

Должно быть, именно там находилась лестница, ведущая на чердак.

Он распрямился и, прищурившись, посмотрел на дом. В щель между занавесками видна была Париза в ванной, словно тень за волнистым стеклом окна для проветривания.

Йона как раз снял рубашку, когда пошла звукотехник из группы наблюдения. Сив оказалась женщиной средних лет с красивыми голубыми глазами и светлыми волосами до плеч. Она остановилась, и ее белая блуза натянулась на груди от дыхания.

Она с серьезным лицом смотрела на Йону, который стоял посреди комнаты, голый до пояса. Тренировки в тюрьме сделали его очень мускулистым. На торсе виднелись следы огнестрельных и ножевых ран.

Сив медленно обошла его, коснулась кожи под лопатками, слегка приподняла его руку. Йеннифер, смотревшая на них, не сумела сдержать улыбки.

– Думаю, что микрофон приклеим под левой грудью, – сказала наконец Сив и открыла пластиковый футляр с черным основанием из пенорезины.

– О’кей.

Сив, вздрагивая, приклеила микрофон специальным скотчем и постаралась расправить липкую ленту.

– У меня немного холодные руки, – хрипло сказала она.

– Ничего страшного.

– Давай я расправлю, – вызвалась Йеннифер. – У меня теплые руки.

Сив сделала вид, что не слышала. Она наложила еще скотча и проверила связь. Их голоса раздались из динамика приемного устройства, но из-за близости передатчика возникло сильное эхо.

– Можно одеваться? – спросил Йона.

Сив не ответила, и Йеннифер подавила фырканье. Йона поблагодарил за помощь, натянул рубашку, закрепил наплечную кобуру и снова надел пиджак.

– Этот микрофон почти невозможно обнаружить, – сказала Сив. – Просто имейте в виду: радиуса действия вполне достаточно для дома, но не более того.

Они проверяли связь во второй раз, когда вошел Янус; он поднял свой ноутбук так, чтобы Йоне было видно, как камера следует за Паризой: женщина в лифчике и блестящих мягких штанах вошла на кухню и стала есть чипсы из серебристой миски.

Йона проверил пистолет, взял у Сив скотч и обмотал, как всегда, нижнюю часть рукоятки, оттянул затвор, быстро проверил механизм, пружину и боек, поставил оружие на предохранитель, вставил магазин и дослал патрон в ствол.

– Я иду, – коротко сказал он.

Спускаясь по лестнице, он увидел, что Густав стоит в темном холле, закрыв лицо руками; автомат болтался у бедра.

– Что с тобой? – спросил Йона.

Густав дернулся и опустил руки, он явно смутился. Обычно радостное лицо было сейчас напряженным и блестело от пота.

– У меня ужасно странное чувство, – сказал он угрюмо. – На душе кошки скребут. Может, дом заминирован.

– Будь осторожен, – повторил Йона.

Агент службы безопасности Ингрид Хольм, которая привела его в этот дом через лес, уже стояла у стеклянной двери. Надо было проводить Йону назад к машине так, чтобы его не увидели с улицы.

Чтобы не выходить из непрогретой машины, Йона выехал из района, проехал под метромостом и дальше, вокруг всего Бандхагена, после чего снова свернул в район типовой застройки.

Йона остановился, не доезжая до дома Паризы; идя к двери, он слышал, как машина у него за спиной вздыхает и пощелкивает.

Над черепичной крышей виднелись густые кроны высоких берез.

На улицах было спокойно, район дремал.

Штурмовая бригада никак не давала о себе знать, но Йона понимал: бойцы здесь, они ждут сигнала, они взвинчены и настороженны, их переполняет та шаткая сила, что складывается из желания продлить момент, когда все происходит, и страха увечья и смерти.