Казалось, дунь на него, и где-то далеко внизу сорвутся крышис маленьких домов маленьких людей и маленькие, вырванные с корнем деревьяпомчатся по черному небу, увлекаемые грозной ураганной силой…

— Где-то здесь, по-моему, — бесцеремонно ударилШидла лапой по северному полушарию. Шар послушно прекратил вращение, а на егоповерхности засияла бирюзовая звездочка. Я заметил, как вздрогнул Стас. Видно,и он представил, как огромная звериная лапа опускается на наш город, превращаяв щебень наш дом, нашу школу, мамин музей… Но я быстро отогнал видение. В концеконцов, глобус — он глобус и есть.

— Да, здесь, — подтвердил я, — чуть повыше.Как тогда, по ходу сориентируемся?

— Сориентируемся, — согласился Шидла.

И действительно, совершив временной скачок, хроноскаф спомощью парашюта приземлился, но, немного не долетев до поверхности, подобноантиграву завис над землей. А затем по нашим подсказкам двинулся туда, где ввечернем полумраке светились огни города. Глядя в иллюминатор, мы со Стасом безтруда нашли свою улицу, и Шидла посадил капсулу на пустыре невдалеке от нашегодома.

Мы выбрались наружу. Знакомая смесь запахов выхлопного газаи костра из осенних листьев ударила в ноздри и наполнила меня радостныможиданием. Откуда-то из глубин памяти выскочило еще недавно такое абстрактноедля меня слово: «ностальгия». Оказывается, ностальгия может быть не только поместу, но и по времени.

А мой порывистый братец рухнул на колени и забормотал:

— Земля! Земля-матушка. Наша, сегодняшняя…

Говоря это, он собирал пыльную землю в ладони, поднимал кглазам и сыпал между пальцев, как в мультфильмах жадные богачи пересыпаютзолотые монеты.

— Блин! — вдруг воскликнул он и замахал рукой.

— Ты чего? — удивился я.

— Укололся, — объяснил он. — Гвоздей тутнакидали… — Но сразу вновь умилился: — Гвоздик! Наш гвоздик! — Сэтими словами он, продолжая стоять на коленях, торжественно, как великуюдрагоценность, опустил ржавую железку в нагрудный карман.

Все это время Шидла тактично молчал, только с подозрениемпринюхивался, расширив ноздри, с неописуемым отвращением на лице.

— Ну что, — спросил я его, — будем прощаться?

— Будем, — кивнул он. — Хотя… Давайте-ка впоследний раз прикинем, все ли мы учли.

Я задумался. И сразу обнаружил в наших построениях тонкоеместо.

— Слушай, — сказал я, — сейчас-то мы знаем,как запустить хроноскаф. А тогда… Чисто случайно. Мы ведь даже и не хотели егозапускать, мы хотели только выйти. Вдруг в этот раз мы его не включим?

— В какой «этот раз», — передразнил оправившийсяот патриотического экстаза Стас. — Это все уже произошло.

— Если мы прибыли раньше, а по-моему, это так, тогдавроде потемнее было, то это еще не произошло, только произойдет, —возразил я. — А вдруг не произойдет?

— Если один раз произошло, то и сейчасповторится, — уверенно заявил Стас, но я-то видел, что он, как и я, слегказапутался.

— Фатализм сфинксов, — установил я диагноз. —Но даже они, между прочим, на судьбу не полагаются, а все обеспечивают сами.

— Старший прав, — поддержал меня Шидла. Но тут жедобавил: — Хотя в этом случае мы, по-моему, ничего сделать не можем.

— Можем! — заявил Стас. На лице его мелькнула теньвдохновения. Не сказав больше ни слова, он кинулся к хроноскафу и забрался внего. Любопытство заставило меня последовать за ним.

Стас, высунув от напряжения кончик языка, что-то творил сприборным щитком. Я заглянул ему через плечо. Только что найденным гвоздем онвкривь и вкось выцарапывал над пусковой кнопкой слово «выход».

Меня словно током ударило. Я и забыл про эту надпись.

Закончив свой труд, Стас обернулся ко мне и пояснил:

— Нехорошо, конечно, обманывать. Но я же для дела. Ктому же мы ведь себя обманываем, а не кого-то другого.

— Стас, — шепотом сказал я. От волнения у меняпропал голос. — Стас, я уже видел тут эту надпись.

— Когда? — удивился он.

— Тогда, в музее. Из-за нее-то я и на кнопку нажал…

— Круг замкнулся, — нарушив благоговейную тишину,весомо произнес Шидла за нашими спинами. — И в прошлое я отправляюсь слегким сердцем. Прощайте, — закончил он и, чуть поколебавшись, добавил: —Братья.

Возможно, он сказал так, имея в виду, что братья мы соСтасом. Но это вряд ли. По-моему, он назвал нас так, подразумевая, что мы — егобратья. Он назвал нас так, как сфинксы называли друг друга.

— Передай привет жрецу, — усмехнувшись, прервалпаузу Стас. — Мы, если помнишь, очень с ним подружились. А вообще спасиботебе за все. Ты настоящий… сфинкс.

А я просто зарылся лицом в его жесткую серебристую гриву.Сфинкс, конечно. Но все-таки…

в которой мы сначала чуть не надавали себе по шее, а потомпотихоньку сходим с ума

Хроноскаф с Шидлой на борту превратился в еле заметную навечернем небосклоне звездочку. Утих и гул его двигателей. Лишь далекий собачийлай да сверчковая азбука Морзе слышались на нашем пустыре, но они толькоподчеркивали незыблемость тишины.

— Все, — сказал Стас и испуганно посмотрел наменя. Я понял, чего он испугался. Не темноты, не тишины и даже не одиночества.Нет, просто, как и я, он испугался, что закончились наши приключения. Конечно,много было и неприятностей, и опасностей… Но зато какая насыщенная жизнь!

— Ладно ты, — подбодрил я его, — потом будешьсопли распускать. Сейчас домой спешить нужно. А то правда придется экспромтысочинять.

— И сочиню, — буркнул Стас. Но успокоился. И мыдвинули в сторону дома. Часов у нас не было, поэтому определить, насколькораньше, а может, все-таки позже срока мы прибыли, я не мог. Нужно бытьосторожнее.

Вот и наш дом! Окна не светятся, значит, или мы еще невылезали на улицу, или уже вылезли, а папа с мамой нас еще не хватились. Вотэто было бы лучше всего. Но нет, только я успел об этом подумать, как в окненашей комнаты показалась чья-то встрепанная башка. Да моя это башка, моя!

Я-тогдашний спрыгнул вниз, потом обернулся, поднял руку ичто-то взял у тогдашнего Стаса. «Фонарик», — вспомнил я-нынешний. Затемя-тогдашний помог спуститься Стасу, и оба кинулись через дорогу в сторонумузея.

— Дураки же мы! — буркнул умудренный опытомСтас-нынешний. — Сейчас бы догнать и надавать по шее как следует…