Стас послушно выключил оживитель. И фараон, на мгновениеостановившись, замотал головой. Почувствовал, видимо. Но все же крикнул впотолок:

— Слава тебе, о Осирис, сделавший тело моепрочно-неуязвимым против ударов Сета!

Папа тем временем вооружался. Он взял в правую рукукусари-чигирики, в левую — тонфу. Грозно потрясая кусарями, произнес:

— Последний раз предупреждаю тебя, фараон…

Но Неменхотеп не стал его слушать. Он ринулся в атаку. Изакипела жестокая битва.

Вначале побеждал папа — за счет экзотичности своего оружия иудивления фараона, который почувствовал боль от ударов. Папа два раза съездилНеменхотепу по голове тонфой — это напоминало разборку американскогополицейского с гаитянским эмигрантом. Потом удачно набросил кусари-чигирики наноги фараона и свалил его на пол.

Но и Неменхотеп оказался бойцом не промах. Ударом меча онперерубил цепь на кусарях-чигириках, и папа остался с древком, на которомболтался обрывок цепи. Другая часть цепи вместе с грузиком вдребезгирасколотила древнюю вазу, лишь неделю назад отреставрированную мамой.

— Па-па, па-па! — скандировали мы со Стасом.

Папа и фараон сражались. Неменхотеп еще раз получил тонфойпо голове, а это очень больно. Американские полицейские не зря свои дубинки сних скопировали. Но, видимо, ожив, фараон получил огромный запас сил. Он махалмечом как заведенный, а от ударов лишь морщился, но не отступал.

— Анубисга гордак векп фараонга![31] —крикнул я в надежде отвлечь его. Но Неменхотеп лишь начал скверно ругаться.

Когда он окончательно прижал папу к стене, а мы со Стасомготовы были разреветься, папа вновь продемонстрировал виртуозное мастерство. Онс жутким воплем бросил себе под ноги какой-то кулечек, и по глазам резанулаяркая вспышка. Когда мы вновь прозрели, папы уже не было, а Неменхотеп бродилпо кругу, растирая слезящиеся глаза и ругаясь уж совершенно неприлично. Я дажене ожидал, что древнеегипетский такой богатый. Временами, делая просвет междунепристойностями, фараон выкрикивал:

— Где ты, мерзкий Сет! Ну дай мне намотать твои кишкина твою голову! Ну дай мне потоптать тебя ногами, осквернитель гробниц!

— Каких гробниц? — возмутился Стас.

Тут фараон услышал его и кровожадно улыбнулся:

— Ладно, я пока изрежу на кусочки твоих прислужников!

Мы с братом со страху прижались друг к другу. Но папаотозвался — из соседнего зала, австралийского.

— Я здесь, любимая, приходи, чтобы я поцеловал тебя!

Это было одно из немногих известных папе египетскихпредложений. Мама научила. Но фараон воспринял папины слова уж совершенноужасно. Он заорал такое, что я вначале ничего не понял, а потом обрадовался,что не понимал. Фараон высоко поднял меч и бросился в австралийский зал. Мы —следом.

— Последняя битва, — дрожащим голосом возвестилСтас. Я не ответил. И так было ясно, что сейчас все решится.

Папа стоял в самом конце зала. В руке у него был боевойбумеранг из железного дерева. За резинкой трико — еще один.

Фараон бежал на папу, как носорог на аборигена. Папа отвелруку и небрежно бросил бумеранг. Тот с жужжанием разрезал воздух и стукнулфараона по лбу. Неменхотеп недоуменно крякнул и сел на корточки.

— Браво! — закричал я.

— А почему бумеранг не вернулся? — поинтересовалсяСтас.

Папа повернулся к нам и гордо пояснил:

— Бумеранги возвращаются, только если промажешь. Абоевые бумеранги не возвращаются вообще.

Фараон неуверенно привстал. Папа не целясь метнул второйбумеранг.

— А почему боевые не возвращаются? —полюбопытствовал Стас.

— Видишь ли, это связано с аэродинамикой… —повернувшись к Стасу, начал папа.

Этот бумеранг был неправильный. Или не боевой. Он вернулся.

Тюкнутый в затылок бумерангом, папа тоже сел на корточки. Онслабо мотал головой, но остальные члены у него не двигались.

Фараон доковылял до папы и высоко занес бронзовый меч.

— Сейчас убью тебя, потом — твоих прислужников, —сообщил он.

Я схватил стоящий в углу зала веник — ну хоть чем-то надозапустить во врага. Но тут из-за спины послышался совершенно ледяной голос:

— Неменхотепшиша![32]

Удивленный фараон обернулся. Мы тоже. За нами стояла мама… Смуми-бластером в руках!

— Получай, женишок, — сказала она по-русски,нажимая на спуск. Музей озарился голубым сиянием, запахло озоном и жареныммясом. Фараон, не выпуская меча, рухнул на пол.

— Ма-ма-ма-мама! — взвизгнул Стас. — Так,так, так ты… ты…

— Линка, — голосом мумифицированного фараонапроизнес я. — Мама. Хайлине. Мама.

Членораздельные звуки давались нам с трудом. В отличие отпапы. Он тоже все понял — все-таки чтение фантастики даром не проходит.

— Ты в музей пошла, чтобы за нами следить, чтобыфараона убить, чтобы с женихом расквитаться, чтобы нас с детьми спасти… —Папа глотнул воздух и с незнакомой интонацией продолжил: — Потому что ты былаего невестой, потому что в Древнем Египте родилась, потому что тебя наши детиспасли, потому что они тебя в Ташкенте оставили, потому что ты всю жизньузбечкой притворялась, потому что знала все наперед, потому что специальнопацанов древнеегипетскому учила…

— Потому что я вас люблю, — просто сказала мама,пряча в карман бластер. И тут мы с братом не выдержали и бросились ее обнимать.А Стас завопил:

— Я же говорил, что мы найдем тебя! Вот и нашли!Сегодня! Сегодня, мама!

Я подумал, что он не совсем прав и это мама нас нашла.Точнее, даже родила. Но спорить не стал.

А папа сидел над свежемумифицированным фараоном и слабымголосом продолжал:

— …потому что я женился на невесте фараона, потому чтонаши дети его сварили в кипящем масле, потому что я с Неменхотепом набумерангах дрался, потому что…

в котором мы узнаем, что нас назвали в нашу честь,реставрируем сфинкса и размышляем, что же из всего этого получилось

Это Шидла дал маме муми-бластер, прощаясь. Оставил вещь избудущего в прошлом! Не зря он считал себя преступником. И все же благородствопобедило. Когда мы немножко привели музей в порядок, уложили фараона всаркофаг, а папу подняли с пола и привели домой, то сразу же уселись пить чай иразговаривать. Тут нам мама все и поведала.