Однако, долго он унынию не придавался. В закоулках его памяти возник почти забытый уже персонаж, встреча с которым Денису была бы исключительно в радость.

Лелея в памяти теплые воспоминая о человеке, способном помочь отыскать разгадки, он позволил себе отдых. Подложив под голову куртку и завернувшись в одеяло, Денис заснул, а когда пробудился, солнце уже достигло своей наивысшей точки, бесцеремонно проникая своими тонкими, светоносными руками в его жилище. Они обшаривали подоконник, стол, полную хабариков пепельницу и стаканы со спитым кофе. Денис потянулся к одному из них и выцедил пару капель густой, горьковатой жижи, потом пошуршал в пачке сигарет, в ней, слава Катиным Богам, еще оставалось немного курительных палочек. Он с наслаждением затянулся, не вылезая из-под одеяла.

Вставать вообще не хотелось, видимо, от того что в соседней комнате спала Света, а выяснять отношения с неуравновешенной, да ещё и несчастной девушкой у Дениса не было никакого желания. Новые лучи надежды освещали теперь его путь, у него нарисовался план, и был он до безобразия прост. Денис намеревался съездить в свой университет и отыскать на кафедре филологии старого профессора Тропыгина.

Альберт Гаврилович преподавал им философию. Но помимо своего основного предмета был страстным поклонником религиозных культов древних цивилизаций. Ещё при ученичестве Дениса, дедок периодически впадал в маразм, а может и в религиозный экстаз и вместо философии вещал им об Атлантиде, Гиперборее и Мидгард-Земле.

Денис надеялся, что Альберт Гаврилович прольёт хоть какой-то свет на всю эту белиберду с призванием духов. Кто знает, может сейчас и впрямь по какому-нибудь календарю Майя положено нечто такое проделывать? Если Денис будет знать где конкретно нужно копать, круг поиска необходимой информации существенно сузится.

Предвкушение занимательной беседы с профессором перевесило страх перед скандалом, который могла закатить Света. Выбравшись, наконец, из тряпичного своего укрытия, Денис осторожно заглянул в спальню. Солнечный день, предвещающий ему новые перспективы, окрасился в ещё более радужные цвета, когда он нашел свою постель пустой. Не было ни Светы, ни гневных записок, ни даже следов мелкого вандализма.

Не веря, что так легко отделался, Денис заглянул в окно, опасаясь увидеть свою машину на спущенных колесах или же с исцарапанной боковиной. Но Golf стоял целый и невредимый. Лишь цепочки звериных лап опоясывали его машину словно паутина. Градус уважения к Свете у него резко возрос, и на радостях даже проснулся аппетит.

Заменив свой чемпионский завтрак — кофе и сигареты, на более калорийную яичницу, он с удовольствием (чего с ним давненько не случалось) поел и поехал в университет. Но двери когда-то родного учреждения никак не желали открываться. Его старый электронный пропуск размагнитился, а лысый охранник в лупах вместо очков никак не хотел впускать его по паспорту, норовя конфисковать неисправную проходку.

После пяти минут препирательств и нестройного рассказа о том, что Денис натурщик, которого ждут в шестом корпусе скульпторы, охранник всё же сдался и пустил бедолагу на святая святых — на территорию университета имени Герцена.

Эту уловку Денис совсем уже позабыл, она всплыла в его памяти так же неожиданно, как и имя старого профессора Тропыгина. Он припомнил худенькую курносую девчонку с двумя косичками, которая рассказала ему об этой хитрости. Она частенько сидела в парке и делала зарисовки обветшалого пятого корпуса. Денису нравилась увлеченность, с которой она работала и запах даммарного лака, исходившей от её этюдника.

Эта девочка была у него первой в этих стенах, а он, оказывается, почти позабыл о ней. Вот так и его имя стирается из памяти бывших зазноб, а вместе с именем и прочие воспоминания. «Зачем же тогда всё это случается, если даже воспоминаний не остаётся?» — думал Денис, оглядываясь по сторонам.

Давненько он здесь не бывал, но за годы его отсутствия почти ничего не поменялось. Скамеечки разве что новые поставили, да баннеры со старинными фотографиями установили. По косым дорожкам всё так же стайками курсировали шебутные студенты, две чёрные кошки по-прежнему ютились на лестнице центрального корпуса, а старые деревья, как и раньше тянули свои пожелтевшие ветви к огромным окнам, в которых то и дело мелькали чьи-то фигуры.

Денису всегда нравились закоулки Герцена, территория университета была столь огромной, что многочисленные учащиеся терялись во дворах и арках. Старинные корпуса, церковь и памятники всегда стояли в безмолвии и каком-то особом отрешенном величии. Казалось, переступаешь за ограду универа и попадаешь в другой мир. На Невском и Казанской суета, шум машин, ветер, а тут особое пространство, где тихо, уютно и всё знакомо. Лишь изредка в замершие герценовские дворики врывается извне колокольный набат Казанского колокола, сотрясая сам воздух.

Денис побрел на факультет филологии, где некогда протекали его студенческие дни и вечера. Но Тропыгина Альберта Гавриловича там не оказалось.

— Его сократили ещё в конце прошлого учебного года, — поведала ему лаборантка на кафедре, — А вы знали его лично?

— Да, приходилось, он вел у меня философию.

Денис непроизвольно улыбнулся, вспоминая потрепанный серый пиджак профессора и его всегдашнюю привычку тереть руку о карман, приговаривая при этом: — «Так значит, о чем бишь-то я».

Девушка тоже улыбнулась, но как-то грустно, а потом встала, отошла к шкафчику и зашуршала бумагами.

— Да где же я его видела-то, — бубнила она себе под нос, ворочая папки, — а вот! Вы знаете, что, — проговорила она, оборачиваясь к Денису, — позвоните ему, вот номер. Он после сокращения стал сильно сдавать. Ученики — это всё, что у него было, вы же помните, как он обожал рассказывать всякие небылицы, даже перемен студентов порой лишал. Не специально, конечно, просто он такой увлечённый был, как сядет на любимого конька, так его уже и не остановишь.

— Да, помню, — Денис рассмеялся, — нас однажды Смолыхина полчаса искала, мы на её лекцию целым потоком не явились. Потом, конечно, сообразила, в расписание посмотреть. Многих в прошлом году сократили?

— Нет, троих.

— И чем им Тропыгин не угодил?

— Да вот, за его неспособность следить за временем, и, конечно, за то, что помимо основного предмета посторонней информацией нам голову забивал.

— Да это же в его лекциях самое интересное и было!

— Вы это комиссии скажите, — с грустью произнесла девушка. — Хотя теперь уже, конечно, поздно. В общем, позвоните старику, не пожалейте времени, а то он без работы, подозреваю, долго не протянет.

— Обязательно, — пообещал Денис, — прям сейчас и наберу его. До свидания.

— До свидания, — послышалось уже за дверью.

Профессора Денису было жаль. Дедок он, действительно, как говорят, «с приветом», но невероятно обаятельный, а главное, рассказчик чудесный.

«Грустно всё это, — думал Денис, выходя на улицу, — таких как Тропыгин только работа на этом свете и держит. Что с ним теперь стало и еще станет?»