Денис выбежал на улицу и растёр лицо первым жестковатым снежком. Какая-то детская, не замутнённая невзгодами восторженность, накрыла его. Захотелось бежать по этому полю, катиться с горы, строить крепость.

Он сорвался с места и припустил в манящую белоснежную даль, но почти сразу угодил ногой в кротовую яму и, споткнувшись, упал. Загадочный снежный край, напомнил Денису, что опасности его здесь поджидают не только в тёмное время суток, но и при свете дня. В мнимой очевидности стоит она — прекрасная и аскетичная Карелия, но её красота таит в себе угрозы, и ямы наименьшие среди прочих.

Напомнив себе, что прибыл в Хийтола по делу, не терпящему ребячества, Денис побрел к администратору турбазы. Повреждённая машина нуждалась в починке, и только местные могли дать ему дельный совет, где и как это лучше сделать.

С сервисом здесь оказалось туго, но, по словам Людмилы, администратора базы, Васёк с соседней улицы может «подмандить Денисов тарантас», не хуже сервисменов.

Денис пошел искать Васька, и по наводке Людмилы вышел прямиком к гаражу, что светился внутри гологенкой и являл собой настоящую пещеру сокровищ. До отказа набитые полки по всему периметру гаража, содержали столько ржавого хлама, сколько Денис за свою жизнь ни разу не видел, а в довершении композиции, посреди всего этого изобилия красовался ЗИЛовский мотор, занимающий почти всё свободное место. За его починкой Денис и застал Васька.

— Утро доброе, — поприветствовал он трудягу.

— Это для кого как, — буркнул мужик, — чего тебе?

— Бампер повредил, подкрутить сможете?

— Смогу, — коротко ответил Васек, — тебе когда?

— Мне бы сейчас, — попросил Денис.

— Всем сейчас надо, а ещё лучше вчера, — пожаловался мужик, — ладно подгони к гаражу и иди красотами любуйся, только в лес не ходи, там прикормка кабанья, нарвёшься на секача, хана тебе.

— А долго гулять-то?

— Пару часов.

Денис подумал про себя, что за пару часов можно всю подвеску перебрать, но спорить не стал. Васек, не смотря на прозвище, выглядел довольно авторитетно, и пререкаться с ним у Дениса не возникало никакого желания.

Пригнав мастеру своего подранка, он решил пойти перекусить. Меню в кафе при базе было небогатое, но радовало исключительной колоритностью. Заказав себе уху из леща и драники со сметаной Денис ни разу не пожалел, что выбрал именно это место для ночлега. Такого великолепного обеда у него не было, пожалуй, уже лет пять, именно столько прошло времени после смерти его любящей матери, которая баловала сына чем-то подобным, только лещи были не из Ладоги, а из местного магазина, перемороженные и вяленькие.

Денис наслаждался, хрустя поджаренным драничком так, что у него аж за ушами трещало, и думал, что не будь он коренным петербуржцем, переехал бы в этот гастрономический рай, хотя бы ради рыбки и сметаны. Когда же ему принесли целый чайник зверобоя, иван-чая, душицы и еще каких-то волшебных трав на меду, он окончательно поплыл, растворяясь в ароматах и пару.

После такой трапезы у Дениса промелькнула мысль, остаться здесь на денёк, насладиться пейзажем, вкусной едой и звенящим прохладным воздухом. Но выйдя на террасу с сигареткой, он взбодрился и решил, что в самой деревне найдет какую-нибудь старушонку, у которой будут не менее лакомые драники и сметана, а может даже и творог с молоком, настоящим, парным, а не той химозой, что их в городе травят.

Так и произошло. Добравшись до самого поселка, стоявшего на речке с труднопроизносимым названием Кокколанйоки, Денис помыкался по домам в поисках гостеприимных хозяев, готовых за скромную плату приютить на неопределенный срок путника, да и нашел маленькую, сухонькую старушонку, с радостью принявшую его.

На вид этой сморщенной будто печёное яблоко бабуле было лет двести не меньше, но бегала она по дому как заведённая, а за шустрыми руками, накрывающими на стол, Денис вообще следить не успевал. Пока он снимал в сенях верхнюю одежду, расторопная хозяйка уже и горшок с картошкой из печи вынула и банку солёных грибков из кладовки приволокла и кваску нацедила.

— Вон там умойся, — велела она, указывая на рукомойник, — и за стол садись, пока не простыло всё.

Признаться, что не голоден, Денис как-то постеснялся и, ополоснув руки, уселся на маленькую, сколоченную из коряг табуретку, вдыхая сладковатый пар, идущий от печёной картошечки.

«Что-что, а еда в деревне не в пример лучше городской, если она, конечно, своя», — подумалось Денису. А у бабки Хельмы, судя по убранству домишки, всё было свое. Над плитой висели венички с сушёными травами и кореньями, мебель была вырезана или сколочена из дерева вручную, а посуда оказалась вся глиняная, включая ложки.

— Ну что, Дениска, — спросила бабуля, накладывая ему, целую миску дымящейся еды, — этногрофировать к нам приехал, али как?

— Не совсем, — честно признался Денис. — Я человека одного ищу, он был учителем моей подруги, она о нём лестно отзывалась, и я хотел к нему в ученики напроситься, но он из Питера внезапно уехал. А недавно я случайно узнал, что у тётки его дом в Хийтола, так может он у неё живет и здесь теперь учеников своих собирает?

Старуха внезапно хохотнула и, состроив наихитрющую физиономию, проговорила:

— Не похож ты дружок-пирожок на того, кто вперед себя чужую голову ставит.

— В смысле?

— Сочиняешь про учителя, говорю, — пояснила бабка, щуря непомерно яркие для её возраста глаза.

— Не сочиняю, баба Хельма, — оправдывался Денис, поражённый проницательностью деревенской жительницы. — У меня действительно была подруга, у которой имелся учитель, но как она о нём отзывалась, я не представляю, потому как я узнал про него только после её смерти.

— Его винишь? — серьёзно спросила бабка.

Было что-то неопределённое, что-то несоответствующее положению вещей во всей этой ситуации, то ли жилище это странное, на избушку Бабы-Яги похожее, то ли сама Хельма — старая, шустрая финка с поразительными молодыми глазами. Денис на секунду ощутил себя героем Гоголевских рассказов. Но отмахнув мысль о чертовщине и ведьмах, решил, что бабуля, видимо, от природы чрезвычайно проницательна, к тому же пожила поболе него и повидала тоже.

— Виню, баба Хельма, потому как погибла моя Катерина при весьма странных обстоятельствах, и не только она одна.

— Выжглась что ль?

У Дениса внутри всё так и похолодело, а бабка смотрела на него, будто бегущую строку в глазах читала — внимательно так, выжидающе. Потом покивала своим каким-то мыслям, встала и в спальню ушла.

Денис сидел за столом, словно вросший в маленькую корявую табуретку, и не мог даже пошевелиться, его опять сковал тот самый всеобъемлющий, потусторонний, чужой страх и он, наверное, спятил бы в этом чужом месте, если бы Хельма не вернулась обратно в кухню.

— На вот возьми, — проговорила она, протягивая ему давно высохшую куриную лапу на веревочке.