позволяет различать «семейные» и «государственные дела», «конфликт супругов» и «общественное дело» (Farge, Foucault, 1982). В форме субординации, где политическое тело воплощено в теле самого Государя, а «неравенство является крайне личным по своей природе» (Walzer, 1974, р. 27), «политическая деятельность» может осуществляться только «при физическом присутствии короля». При обычных обстоятельствах Государь «созывает подданных» только в пределах своего двора, поскольку для этого требуется его личное присутствие (id., р. 28). Хотя теоретически два тела короля разделены (Kantorowicz, 1957), они всегда тяготеют к смешению, так как «государственное тело» находится в «естественном теле» короля. Поскольку «королевская особа» является также «отдельным человеком», разграничить «частную» жизнь короля и «общественную» жизнь королевства становится весьма трудно (Walzer, 1974, р. 21—25). Как в случае короля, так и в случае великих людей в патриархальном граде трудно отличить «доверительный шепот» от «публичной речи», личные высказывания от высказываний общего характера, «пример из жизни» от «политического анализа», «сплетни» от «доклада».

Как пишет Майкл Уолцер, умение «нашептывать и передавать слухи имело при дворе короля то же значение, что и умение произносить публичные речи в демократических собраниях». Именно постоянное смешение личного и политического, «частного» и «общественного» подверглось критике в эпоху Великой французской революции. Тогда эти категории стали четко различаться, причем для проведения подобного различия использовалось понятие заговора, «конспирации»: двор критиковался как ужасающее средоточие «частных интриг, имеющих общественные последствия» (id., р. 26—28).

К построению патриархального града, главные черты которого мы только что рассмотрели на примере философии Боссюэ, вновь обратились французские легитимисты первой половины XIX века и, в частности, Луи Габриель Амбруаз де Бональд. В силу своего реакционного характера работы Бо-нальда занимают особое место в политической философии, и их следует рассматривать отдельно. Действительно, легитимисты ставили своей задачей восстановить град, легитимность которого была подорвана Французской революцией и развитием политического либерализма. В ответ на усилившееся противопоставление общественного и частного легитимисты выступили против постепенного вытеснения патриархального града из публичной сферы и сведения его к сфере личных отношений. Так, Бональд, борясь против исключения патриархального града из области политических построений, предпринял попытку научно обосновать (он сравнивает самого себя с геометром) возможность реорганизации общества и государства по принципу отцовской власти. Он выстроил политический порядок на основе различия между тремя существами: отцом, матерью и ребенком. При этом Бональд считал необходимым отметить, что все три существа «подобны, поскольку принадлежат к одному человечеству, но не равны, поскольку им надлежит выполнять разные функции» (Bonald de, 1985, p. 449). Подчеркнутое Бональдом противоречие между принципом общности человеческой природы и принципом патриархального порядка не оставляет сомнений в том, что рассматриваемая им проблема соответствует аксиоматике града, свойственной всем метафизическим построениям, анализируемым в нашей книге.

Бональд предпринял попытку рассмотреть фигуры отца, матери и ребенка не в рамках узкой семьи, основанной на кровном родстве, но придав им наиболее общий характер. Иными словами, он старался представить их в качестве воплощающих политические функции моральных существ, в качестве персонажей политической драмы: «Я предлагаю заменить частные и физические наименования “отец”, “мать”, “ребенок”, присущие не только человеческим семьям, но и семьям животных, на моральные и общие обозначения: “власть”, “министр”, “подданный”. Эти определения характеризуют существ, наделенных разумом, относятся к обществу и даже к любому типу общества и подходят только для него... Таким образом, мы можем теперь использовать эти общие понятия, которые обозначают любых людей в любом обществе, и решить все проблемы, связанные с ними» (id., р. 450—451).

Вероятно, можно было бы также обратиться и к антропологической литературе, чтобы представить другие варианты придания обобщенного значения патриархальным отношениям от уровня семьи до уровня государства. Как показывают известные нам примеры, подобные обобщения, как правило, связаны с поиском принципа согласованности (principe de cohesion), способного консолидировать политические общности, слишком обширные и слишком разнородные по своему культурному составу, для того чтобы основываться только на общей генеалогии мифа. Рассмотрим, к примеру, работу Мориса Блока, в которой описывается история ритуала обрезания в королевстве Мерина в Мадагаскаре. В конце XVIII века, во времена правления королевы Андрианампуанимерины, практика обрезания перешла из статуса чисто семейного ритуала, осуществляемого нерегулярно по мере рождения детей в каждой отдельно взятой семье, в статус государственного ритуала. Государственный ритуал соблюдался всеми в один и тот же период, раз в семь лет. Обрезание всех подданных сообразовывалось, таким образом, с церемониями обрезания в королевской семье (Bloch, 1986). В период празднований, которыми сопровождался ритуал обрезания в королевской семье, все королевство представляло собой расширение домашнего пространства государя. Как показывает Морис Блок, ритуалы обрезания — это возможность продемонстрировать единение всех в королевстве. Как «высшие», так и «низшие» (id., р. 169) оказываются причастными к целостности упорядоченного мира. Этот ритуал вполне мог бы стать предметом нашего анализа наравне с построениями политической философии, рассматриваемыми в этой книге.

Град репутации - La cite de Vopinion

Если в патриархальном граде величие человека зависит от положения в иерархической системе отношений и определяется как способность «заключить» (comprendre) в «своей собственной персоне» «волю» подчиненных, то в форме подчинения (formule de subordination), основанной на репутации (гепот), величие человека зависит только от мнения (opinion) других. Чтобы подойти к описанию этого града, обратимся сначала к фрагментам из трудов Томаса Гоббса, посвященным определению «почета» (honneur). Может показаться, что концепция почета занимает периферийное положение в философско-политическом построении Т. Гоббса.

Однако она тесно связана с основными понятиями его философии и, в частности, с теорией условных «признаков» и «знаков» (signes conventionnels)16. В граде репутации величие человека связано с условными признаками, представляющими — в сжатой форме — всю силу уважения, которое люди питают друг к другу. Эти признаки позволяют установить эквивалентность между людьми и судить о степени их значимости. «Признаки, по которым мы можем судить о нашем собственном могуществе (puissance), — это действия, проистекающие из нашего могущества. А признаки, по которым другие могут судить о нашем могуществе, — это действия, жесты, поведение и речи, производимые совместно этими силами. Почитать (honorer) другого человека (внутри себя, в своих мыслях) — это знать или признавать, что этот человек обладает большим могуществом, чем тот человек, который себя с ним соизмеряет или сравнивает... По признакам почтения (honneur) или бесчестия (deshonneur) можно определить цену (prix) или ценность (valeur) человека» (Hobbes, 1977, р. 164). Номиналистическая интерпретация произвольности признаков (arbitraire de signes), изложенная в трактате «Начала закона естественного и политического», тесно связана у Гоббса с пониманием верховной власти, которое намечено уже в этом труде. В трактате говорится о «единстве»