Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ну, мы можем считать, что вместо инженера здесь имеется Гусев, господин из рекламы, в остальном все одинаково, – подсказала я не без умысла.
– Это я без тебя понял, – Валька не принял помощи. – Хорошо, рекламного господина мы включили, но теперь надо заняться остальными. Предположим, что они стали объектом шантажа, ищут улику, или хотят уничтожить. Давай, дитя, выбросим инженера из головы, не будем думать, как он их может прищучить, попробуем вычислить, кто они, а там что-нибудь проявится. Их четверо – два неприметных молодца, очень красивая девушка и покойный артист кино. Кому-то из них чрезвычайно неприятно и неудобно, что много лет назад они пили чай с тем инженером, хотят, чтобы этого никто не узнал. Правильно я мыслю, как ты считаешь?
– Абсолютно, – согласилась я с невольным восхищением.
– Поэтому, дитя, мы отставляем на время мысли, что между ними тогда или теперь произошло, и усиленно роем, кто они такие, – заключил Валентин. – Наташа отказалась, мы оставим ее на крайний случай, если сами не вытащим. Гусь из рекламы – моя забота, а ты займись, будь такая добренькая, любимым делом, разрыванием могил. Включи свои связи и поищи вокруг покойного киношного бандита. Либо нужное фото окажется у родных или почитателей, либо узнаешь, с кем он особенно дружил в молодости. Это я для тебя заранее припас, приятные искусства и покойники – как раз по твоей части. Я займусь остальным контингентом и Наташин подарочек оставлю у себя. Контингент может оказаться взрывоопасным, его надобно трогать осторожно, поэтому не встревай, договорились?
– Ты считаешь, что Наташа больше не играет? – спросила я осторожно. – А если я ее привлеку? Поискать у актера в закромах? Она противная девка, но много знает.
– Я думал, что ты ею сыта по самую завязку, – задумчиво промолвил Валентин. – Спору нет, неплохо бы ее включить, она может выдать нужную информацию невольно, если расслабится. Обронит, а ты подберешь – мыслишка недурная. Ты засветилась, как делегат от темных сил, терять особо нечего. Давай договоримся так. Валяй, если не слишком противно. Заставлять не будем, это я сделаю сам, если ничего другого не выйдет. Приступи к ней полегоньку, но я сначала послушаю ваши посиделки, не бренькнет ли звоночек. Тогда сообщу окончательное мнение и меценату доложусь.
– А он сам любопытствует или через передаточное звено? – я не удержалась и выдала свой интерес.
– Тебе, дитятко, ничего знать не велено, и я вообще ничего не говорил, – напомнил Валентин. – Я полагаю, что на каком-то этапе он явится сам, будь готова сыграть искреннее изумление. Давно не видела это превосходительство?
– Не помню, когда, – честно признала я. – Но в бульварной газете читала, что оно не раз появлялось на людях с моделью ослепительной красоты. И не опровергало слухов, что думает о переменах в семейной жизни. Я льщу себя надеждой, что сейчас вам обоим угождаю за свою свободу.
– Льсти себе на доброе здоровье, – саркастически обронил Валентин. – Не хочу тебя расстраивать, но это зависит даже не от него. Извини, но думские фракции и решение о переносе выборов – вот что тебя должно волновать. Шевели извилиной, если выборы на носу, то никаких-таких разводов, невыгодно. Никакая модель не спасет, не надейся. И не вздумай себя скомпрометировать, никто на такие пустяки смотреть не станет.
– Бог с тобой, коварный друг, тогда не расстраивай меня попусту, а твоего заказчика я знать не знаю, ведать не ведаю, – пообещала я. – Буду думать о покойном киноартисте и о его мерзкой подружке Наташе. Ремонтируй скорей мою половину помещения, пора самой деньги зарабатывать, а то всю клиентуру растеряю.
– Ну ладно, любезное дитя, бутылка вся вышла, – доброжелательно обронил Валентин и аккуратно потряс пустой емкостью над моим стаканом. – Делом я тебя озадачил, фотоулику оставляю при себе и стану ломать голову. Вспомни, больше ничего у тебя не имеется, ничего мне не хочешь заявить по делу?
– Изволь, – встрепенулась я. – За неправильную фотографию денег платить не будут? Давай скажем, что она правильная, формально придраться не к чему, мы могли не знать всяких тонкостей про Гусева и инженера, если нам никто не сказал. Поделили бы меж собой штуку баксов, как кот Базилио и лиса Алиса.
– Благодарю, крошка, за блистательную идею, – неожиданно провозгласил Валентин. – Я всегда в тебя верил, теперь разреши отбыть без долгого прощания. Ты – прелесть!
После крайне загадочных прощальных слов Валентин вытолкал меня на площадку с зубоврачебным креслом, запер дверь и полетел вниз. На бегу он прокричал, что еще увидимся, и с тем исчез. Какую я всучила блистательную идею, осталось неясным. Тем временем я, как собиралась, двинулась в сторону "Чистых прудов" повидать тайную клиентку Аллочку Барсову. После обсуждения неправильной фотографии захотелось глянуть на ту, за которой шла охота. Резоны сформировались не очень ясные, скорее всего, я ждала вдохновения, логические посылки и выводы меня малость утомили. Скорее всего, потому что не получались, вернее, никуда не вели.
Ну ладно, я полагала, что инженер Костин припрятал фотографию, поскольку знал, что он снят вместе с человеком, возглавившим налет на офис – это было понятно сразу мне, Аллочке и ежу. Ладно, я допускала, что Шура Костин не знал, как зовут и где искать налетчика, но при наличии карточки мог предъявить его изображение десятилетней давности. Хорошо, того отыскивают, берут и делают следственный эксперимент – Алла и охранник узнают его в маске и маскхалате. Но откуда бандит узнал, что Шура Костин располагает фотоуликой, а если знал, то зачем полез грабить его контору? Дурак он что ли? Или забыл начисто, что они изображены вместе, потом спохватился и стал искать эту карточку или другую из той же серии?
И что знает Наташа, кроме того, что сказала? Что она не участвует, ясно из того, что меня послали к ней искать карточку косвенным образом. Далее возникло предположение, что инженер Костин намерен не только защищаться при помощи фотоулики, но держать грабителя в напряжении, может быть, и похуже, недаром кругом него порхало слово "шантаж". Просто восхитительно! С одной стороны грабитель-аноним, с другой – инженер-шантажист! А вдогонку этой коллизией живо интересуется влиятельный человек, которого я настолько хорошо знаю, что ничему особенно не удивляюсь. Однако у меня нет возможности спросить, зачем он затевает негласное расследование дела о