– Так не первая ты с этой бедой, –фыркнула бабуся. – Ладно, пошли ко мне, расскажу подробно, с кем тысвязалась!

– У вас тут магазин есть? – спросилая.

– Водку не пью, – отрезала АлевтинаПетровна, – в рот никогда не брала и даже нюхать отраву в своей конурке недам.

– Я хотела тортик купить, –зачастила я, – или конфет.

– Ну это можно, – милостиво кивнулаврач, – на станции супермаркет есть. Поедешь?

– Да, уже бегу к машине.

– А не тяжело меня туда-назадпрокатить? – прищурилась бывшая врачиха. – Как раз за молоком собралась.

– С огромным удовольствием, –кивнула я.

Мы вышли во двор, и Алевтина Петровна, ткнувпальцем в длинный забор, сказала:

– Вот она, жуть!

– «Счастливое детство»? Там больница?

– Охохонюшки… – протяжно вздохнуламоя спутница. – Можно и так назвать. Ладно, слушай…

В начале пятидесятых годов в Михайлове былоткрыт детский дом, но не такой, где содержатся обычные сироты, а приют длябольных ребят, которые не могли ходить в школу и нормально общаться сокружающими. Очень скоро скорбное место было заполнено до отказа. Детский домпостроили на огромной территории, где уже имелось два медицинских учреждения –психиатрическая клиника и поликлиника для михайловских жителей. В те годыгородок был центром большого, преуспевающего колхоза, его главной усадьбой. Тутимелись школа, библиотека, дом культуры, магазины, небольшой заводик попереработке молока, ферма – короче говоря, жизнь в Михайлове кипела ключом. Даи до Москвы рукой подать, если кому захочется, можно легко съездить в столицу.

Кое-кто из михайловцев был недоволен открытиемдетского дома.

– Понавезут беспризорных, – ворчалиместные бабы, – в нашей школе учить начнут. Чего хорошего? Нормальная матьдитя не бросит, значит, кто на гособеспечении оказывается? Вот уж повезло такповезло.

Но когда в приют начали поступать первыевоспитанники, кумушки прикусили языки. Дети оказались тяжелыми инвалидами: ктоехал в коляске, кто еле-еле ковылял, опираясь на палку, а кого несли наносилках. Стало ясно: ни о каких их занятиях в местном учебном заведении речиидти не может.

В новом детском доме требовались нянечки, идиректриса стала брать на работу михайловских теток. Но трудолюбивые, с пеленокприученные вставать в пять утра и ухаживать за скотиной и огородом бабы невыдерживали не очень обременительной, в принципе, службы при больных детках.

Однажды к Алевтине Петровне прибежала ФаинаПригова и попросила:

– Дай скорей валерьянки.

– Что случилось? – полюбопытствовалаврач.

– Все! – стукнула кулаком по столуФаина. – Я увольняюсь, не могу больше. Лучше опять в коровницы, чем вдетдоме санитаркой.

– Успокойся, – стала уговариватьФаину Алевтина, – сгоряча решения не принимай, подумай. На ферму надо вчетыре тридцать утра прийти, работа тяжелая, ведрами да вилами ворочать, вгрязи по уши стоять, из резиновых сапог и ватника даже на Новый год не вылезти.А в приюте! Смена начинается в восемь, тепло, на кухне еды полно, ну ребенкаподнять, помыть, горшок вынести, эка трудность…

Фаина зашмыгала носом.

– Коровы живые, а эти ребята мертвые,глаза пустые. Есть, правда, несколько хороших, даже улыбаются, но все равноочень страшно. Знала бы ты, Алевтина, какая там жуть творится. И Дина,директриса, воровка. У детей постельного белья нет, одни гнилые матрасы. Да унас в коровнике чистота, а в спальни я еле-еле вхожу, так там воняет. Знаешь,чего Динка удумала? Дырки в лежанках прорезала, под них горшки поставила,ребяток привязала, чтобы не ерзали. Во как! Чистая жуть!

– Ужас! – всплеснула рукамиАлевтина. – Но ведь в детдом регулярно комиссия приезжает!

Фаина скривилась.

– Тогда все тип-топ. Простынки,пододеяльники, на тумбочках по конфетке. Красотища! Только проверяющие заворота – хлоп, ничегошеньки нету.

– Неужели дети правду нерассказывают? – с недоверием спросила Алевтина.

– Они, несчастные, ничего непонимают, – вздохнула Фаина. – Ты права, на кухне можно кофе попитьсо сгущенкой, хлеба с маслом да каши манной наесться. И мясо сиротам положено,и яблоки. Только ничего этого они не видят, бурдой бедняг кормят, водой скапустой. Няньки с медсестрами домой продукты прут, а я не могу. Лучше ккоровам, а там, в приюте, жуть кромешная!

Алевтина Петровна призадумалась. До нее давнодоходили слухи, что психиатрическая лечебница, где содержатся взрослые люди,напоминает концлагерь. Но все же в сумасшедшем доме не творился откровенныйбеспредел, шизофрения может начаться у человека из любой, даже самой дружнойсемьи. Родственники вынуждены поместить лишенного разума в стационар, но они неоставляют его, приезжают проведать и могут поднять скандал. А вот несчастные,никому не нужные, брошенные дети – легкий объект для обворовывания ииздевательств.

Алевтина Петровна, в те годы молодой, тольконедавно закончивший институт специалист, пришла в негодование и отправилась вмилицию. Да не к местному участковому, а в Москву. Она попала на прием ксимпатичному лейтенанту Николаю Симонову, а тот рьяно начал проверять сигнал.

Результатом той поездки стала свадьба Алевтиныс Николаем и арест директора детдома. Сменилось и руководство психиатрическойклиники для взрослых, в Михайлово прибыл Иван Васильевич Каретников с женойОлимпиадой Михайловной и маленькой дочкой Ариной.

Жизнь в детдоме и психлечебнице началаменяться с калейдоскопической скоростью. Неизвестно как, но Иван Васильевич,хоть и молодой, да уже доктор наук, ухитрился объединить два заведения, детскоеи взрослое, в одно. В принципе подобное было невозможно, но Каретниковнепонятным образом пробил слияние. Более того, заведение получило статуснаучного центра, а это означало другие ставки для сотрудников и иноефинансирование нужд больных.

Иван Васильевич был невероятным энтузиастом,Олимпиада Михайловна стала верной помощницей мужа. Она обладала даром убедитьлюбого, даже самого неадекватного больного. Уж как это у нее получалось, незнал никто, но Липе не требовался шприц с успокаивающим лекарством. Медсестрапросто подходила к разбуянившемуся пациенту, говорила ему несколько слов, ичеловек затихал.