– Тридцать второй.

– Это внизу, – весьма охотно началаобъяснять мне местная жительница, – под гору поезжайте, увидите жуть, заней свернете и наткнетесь.

– Жуть? – переспросила я.

Собеседница шмыгнула носом.

– Ага, забор такой, длинный…

И тут к остановке, звеня всеми внутренностями,подкатил древний автобус, девочка, потеряв ко мне всякий интерес, впрыгнула всалон. Я в легкой растерянности повернула руль и отправилась в указанномнаправлении.

Теперь перед глазами мелькали деревянныеизбушки, маленькие, почти вросшие в землю, с крохотными окошками. Потомпотянулся забор, тоже древний, местами упавший, старую изгородь сменилакрасивая, вычурная, ажурная решетка, и снова появился штакетник из прогнившихпалок. Наконец дорога сделала резкий поворот, я увидела железные ворота стабличкой «Счастливое детство», а на противоположной стороне шоссейки – двухэтажныйбарак из темно-красного кирпича с большими цифрами «32», намалеванными украйнего окна. Никаких автомобилей на довольно широкой площадке не было. Ястала парковаться возле здания, но тут из подъезда вынырнула бабушка,понаблюдала за моими маневрами и, когда я вышла из салона, спросила:

– Сама себе машину приобрела или подарилкто?

– Родственники на день рожденияпригнали, – охотно вступила я в разговор.

– Ну тогда не жалко тарантайку, –хитро прищурилась бабуся.

– Почему? – удивилась я.

– Богатая у тебя родня, –ухмыльнулась бабка, – эту разобьешь, новую купят.

– Автомобиль смотрится красиво, –беззлобно ответила я, – но он не особо дорогой. Купить такой под силу, впринципе, любой семье, если в ней все работают. Мои домашние не олигархи,Катюша врач, Вовка милиционер, Сергей…

– Тогда убери машину от барака, –перебила меня бабка, – иначе плохое случится. Из окна бутылку швырнут, илиКолька выйдет и колеса проткнет, он всегда тем, кто у дома останавливается,гадость делает. Лучше у забора жути встань.

– У забора… чего?

– Не местная ты, – заявиластаруха, – я тебя не знаю.

– Что такое жуть?

Бабушка ткнула пальцем в табличку «Счастливоедетство».

– Вот. Ты сюда зачем? Ребенка проведатьили на работу наниматься?

– Мне в тридцать второй дом надо.

– Сюда?

– Наверное, другого с этим номером тутнет.

– Верно, один такой, – закиваластаруха. – И к кому в гости пожаловыала?

– Вы, наверное, всех жильцов знаете?

Старуха дробно рассмеялась.

– Вот уж точно. До пенсии я районнымтерапевтом работала, на участке секретов от меня никто не имел. И сейчас постарой памяти зовут. В Михайлове поликлиники нет, дай бог памяти… Нет, год неназову, это когда Иван Васильевич помер. Он-то за наше маленькое лечебноеучреждение насмерть стоял. Если пытались закрыть, мигом в Москву мчался и оралгде надо: «Людей нельзя без помощи кинуть!» Святой человек был, доктор наук,профессор, его слушали, а как заболел, так все и рухнуло. Теперь надо либо вКозлово ехать, там больница есть и поликлиника, нас к ней прикрепили, либо«Скорую» вызывать. Вот беда! Козлово вроде близко, да пешком не дойдешь,автобус у нас постоянно ломается, а «неотложка» вечно занята. Помирайте, людидобрые, на здоровье, главное, отбрасывайте коньки тихо, без шума и пыли. А натот свет никто, даже батюшка наш, отец Павел, не торопится, вот и ко мне бегутчто ночь, что день: «Алевтина Петровна, помоги!» Я им, как доктор Айболит,никогда не откажу, только велю дома лекарства держать, укол сделать могу, но ужампулы сами покупайте. А меня не станет, совсем народу со своими хворямиобратиться некуда будет.

– Вы Василия знаете? – Я решилаперебить слишком болтливую Алевтину Петровну. – Такой парень здесь живет?

Женщина поджала губы, потом протянула:

– Вот оно что! К Ваське прибыла! Нетутвоей любви, он давно не появлялся. И Митя из дома удрал, одна Липа осталась,бабка их.

– Она дома? – обрадовалась я.

Алевтина Петровна засмеялась:

– Куда же ей деться?

– Может, в магазин пошла, –предположила я, – или на огороде возится.

Старушка развеселилась еще больше.

– Васька говорит складно, заслушаешься.Небось про бабушку песню напел: живет за городом, в небольшом доме, женапрофессора. Так?

– Ну, в принципе вы правы, – навсякий случай согласилась я.

Алевтина Петровна откашлялась.

– И ведь не соврал, на первый взгляд всетак и есть. Олимпиада – вдова Ивана Васильевича, и дом находится под Москвой,вот он. Только не надо Ваське верить. И зря ты парню на шею вешаешься, у неготаких тучи! Лучше уезжай домой, забудь Ваську, найди себе нормального мужчину иживи счастливо.

– Бабушку Василия зовутОлимпиадой? – проигнорировала я совет старой докторши.

Алевтина Петровна кивнула.

– А как ее отчество?

– Михайловна.

– Спасибо. Пойду поговорю с ней.

Алевтина Петровна покашляла в кулак.

– Не трать времени зря! Ничего неполучится, не станет Липа говорить. Васьки тут давно нет, наверное, у очереднойпассии пристроился. Чего скривилась? Неприятная вещь правда, но она каклекарство – горькая, да помогает. Василий ко многим в постель лезет, ему все равнос кем. Ты прилично выглядишь, да и по возрасту уже не девочка, послушай добрыйсовет: уезжай, не позорься. От Липы толку не добиться, Василия дома нет, онлишь наездами бывает, где на самом деле обретается, я понятия не имею.

– Спасибо, – вежливо закивалая, – но все же попробую поболтать с Олимпиадой Михайловной.

– Эх, молодежь… – укоризненнопротянула Алевтина Петровна. – Лишь бы на своем настоять… Ну топай, впятнадцатую комнату тебе.

Широкий коридор был заставлен велосипедами,детскими колясками, ведрами, пластиковыми тазами и поломанной мебелью. Кое-какпротискиваясь между хламом, я миновала четырнадцать комнат, добралась донужной, собралась постучать и замерла с поднятой рукой. Дверь отсутствовала,вместо нее зиял голый, не прикрытый ничем проем. Удивленная сверх меры, япоскребла по косяку и спросила:

– Можно?