Ответа не последовало.

– Разрешите войти?

И вновь тишина.

– Простите, если я совершаюбестактность… – забубнила я и без приглашения вошла в длинное и узкоепомещение.

Перед глазами развернулась впечатляющаякартина. Спальня оказалась пустой. В прямом смысле слова – никакой мебели тутне было, не имелось занавесок, ковра. В углу, у подоконника виднеласьбесформенная куча. Стараясь не дышать – в комнатушке отвратительновоняло, – я подошла к горе тряпок и вдруг поняла: это женщина, она лежитпрямо на линолеуме, не подстелив под себя даже газеты. Одеялом ей служиларванина, которая в прежней жизни, похоже, была мешком для картошки.

– Олимпиада Михайловна, – позвалая, – очнитесь.

Хозяйка даже не вздрогнула.

Мне стало не по себе. Вдруг алкоголичкаумерла? Но потом я увидела, что грязная, рваная мешковина мерно опускается иподнимается – бабушка Василия дышала.

– Олимпиада! Липа! Ау! Эй!Очнитесь! – начала я на разные лады окликать пьянчужку.

– Ну и как? – раздался за спинойехидный голосок Алевтины Петровны. – Побеседовала?

– Нет, конечно, Олимпиада лежит безсознания.

– А я предупреждала! Только кто-то необратил внимания, – с легким злорадством напомнила врачиха.

– Как она живет? – покачала яголовой.

– Абсолютно счастливо.

– В этой норе?

– У других хануриков и крыши над головойнет, – нахмурилась Алевтина, – пропили квартиры и на улице оказались.Липа тоже бы в овраге очутилась. Давно бы ее выселить надо, только ни у когорука не поднимается вдову Ивана Васильевича турнуть. На станции сидит, бутылкисобирает, еду у соседей на кухне ворует. Удивительной наглости женщина.Подойдет к плите, кастрюлю откроет, супа себе нальет и ест. У нас тут теперьгастарбайтеров полно, коренные жильцы ее стыдили, а пришлые пару раз побили, ноникакого толку. Впрочем, кое-кто Липу жалеет в память об Иване Васильевиче. Онаже жена доктора наук, представляешь? В помощницах у мужа служила, медсестройбыла, отличной притом, люди на нее молились. Таких уговаривала! Ни у кого неполучалось, а Липа спокойно к самым буйным подходила, без санитаров, никого небоялась, и никто ее пальцем не трогал. В жути-то страшные вещи творятся, ноЛипу все уважали.

– Как же она так опустилась?

Алевтина Петровна пожала плечами:

– Всякое случается. Наши считают – сгоря, а я думаю – совесть замучила.

– А где дверь? – задала я глупыйвопрос.

– Пропила, – ответила врач.

– Кому же она понадобилась? –заморгала я.

Пенсионерка развела руками:

– Ума не приложу, но нашелся покупатель.Еще третьего дня висела, а сегодня смотрю – ба, комната напросвет.

– Может, Липу в больницу отвезти?

– Не смеши! Кто такую возьмет? –удивилась Алевтина Петровна. – И куда ее отправлять?

– В наркологическую клинику.

Алевтина Петровна поджала губы.

– В бесплатную не попасть, а за деньги неполучится, Липа теперь нищая. Вот раньше имела и копеечку, и золотишко, имебель. Только спустила все.

– Родственники ей помочь не могут?

Алевтина Петровна одернула шерстяную кофту.

– Кто?

– Дети.

– Дочь удрала, бросила двоих ребят ихвостом вильнула. Конечно, когда Иван Васильевич тут правил, в жути…

– Простите, пожалуйста, но что такоежуть? – перебила я собеседницу.

Алевтина Петровна хмыкнула.

– Ты не торопишься?

– Я совершенно свободна.

– Что у тебя с Васькой? – неожиданнопоинтересовалась старуха.

Я слегка задержалась с ответом, и оназакивала:

– Понятно. Эх, дуры мы, все о счастьемечтаем… Васька мастер девкам мозги пудрить. Приезжают они сюда иногда, однадаже вешаться собралась – такую комедию устроила! За веревку хваталась, рыдала.Наши женщины перепугались, ко мне кинулись, зовут: «Беги, Алевтина Петровна,там смертоубийство готовится». Только я человек опытный, на придурочнуюглянула, сразу поняла: дешевый спектакль, на публику работа. Просто она Васькинновый адрес узнать хочет, вот и выделывается с веревкой. Кто себя и правдажизни лишить надумал, по-тихому из окна прыгнет. Если человек на суицидрешился, он спокоен: решение принято, осталось его исполнить. А тут мюзикл.Подняла я ведро и припадочную холодной водой окатила. Вмиг она выть перестала,веревку швырнула, кинулась на меня с кулаками: «Ты что, старая калоша, сделала?Блузку мне испортила, прическу намочила!» А я ей в ответ: «Чего тебе теперь ободежде и волосах печалиться, коли на тот свет собралась?» Ну и ушла онаспокойно, поняла: комедия не удалась. Выбрось Ваську из головы, ты, похоже,женщина приличная. Работаешь?

Я кивнула.

– Замужем? – продолжала допросстарушка.

– Пока нет.

– Понятно. И никогда не выходила?

– Давно в разводе.

– Ясненько. Деток имеешь?

– Господь не дал.

– Вот от скуки на Ваську ипотянуло, – резюмировала Алевтина Петровна. – Уж поверь мне, он тебене пара, хоть и внук профессора, а уголовник.

– Неужели? – попыталась я изобразитьиспуг.

– Сидел Васька.

– Ой!

– Ты не знала?

– Нет.

– Вот-вот, – закивала АлевтинаПетровна. – Эх, молодежь… Все-то у вас теперь есть: одежда, еда, машина,деньги. Одна беда – ума не хватает. У нас ничего такого не имелось, но сголовой дружили. Прежде чем с парнем в постель кинуться, сначала жениха какследует изучали, а затем в загс шли. Хочешь, повторю, что тебе Васька говорил?«Я внук профессора, семья элитная, бабушка есть, богатая…» Так?

– Примерно, – соврала я.

– Нет бы сразу приехать и посмотреть набабусю!

– Не додумалась, – шмыгнула яносом. – Алевтина Петровна, милая, ну и вляпалась же! Думала, он менялюбит и…

– Денег ему в долг дала? – склониланабок голову старушка.

– Откуда знаете? – старательноиграла я навязанную мне роль.