фарсом. Именно неспособность выкинуть мысли об этом из головы, говорилось в поэме, и вынудила двадцатидевятилетнего принца однажды ночью тайком покинуть дворец и отправиться в долгое, всем известное путешествие, которое в конце концов, после шести лет скитаний, покаяния, медитации и умерщвления плоти позволило ему разорвать круг перерождений, освободило от бед и невзгод так называемого реального мира.

История о том, как Сиддхартха избавился от иллюзий, тронула Кришана до глубины души, и хотя он много раз слышал ее в детстве и юности, всерьез задумался об этом лишь сейчас, когда поезд вез его на похороны Рани: Кришана вдруг осенило, что история о крушении иллюзий Сиддхартхи очень похожа на то, что довелось пережить многим людям в конце войны. Подобно тому, как жизнь Рани и убеждения, на которых эта жизнь держалась, были уничтожены за считаные месяцы, когда погибли оба ее сына, так были уничтожены жизнь и убеждения Сиддхартхи, уверенного, что болезней, старости и смерти не существует, что человек может жить в вечной гармонии с миром. Подобно тому как Рани в конце войны получила неисцелимые травмы, так что ей снова и снова являлись образы мертвых ее сыновей, особенно младшего, — мелькали перед глазами наяву, терзали ее в кошмарах, лишая возможности вернуться к нормальной жизни, — так и Сиддхартха оказался безнадежно травмирован увиденным во время трех поездок по городу: зрелища эти настолько противоречили всему, во что он верил, что он просто не смог вернуться к прежней жизни. Его детство и юность, согласно рассказу Ашвагхоши, разительно отличались от детства и юности большинства, поскольку обычные люди с ранних лет непрестанно сталкиваются со старостью, болезнями и смертью. Обычные люди с самого начала исподволь, понемногу узнают эти факты жизни, всегда так или иначе держат их в уме и учатся получать удовольствия, невзирая на их случайный и преходящий характер, учатся ценить маленькие радости и счастье, не задумываясь о том, что сами они не вечны. От Сиддхартхи же, напротив, систематически, намеренно скрывали, что существуют болезни, старость и смерть, он никогда не задумывался о том, что удовольствия, которым он предается, однажды исчезнут, рассеются, что самая жизнь, которую он ведет, однажды закончится. И то, что он за считаные недели неожиданно и наглядно столкнулся с этими фактами, вероятно, вызвало потрясение очень серьезное, травматическое в самом строгом, медицинском значении этого слова: чем еще объяснить, что он так внезапно решил покинуть отца, жену, сына, друзей и любовниц, так бестрепетно отказался от всего, что составляло привычную жизнь? Чем еще объяснить годы строгой аскезы, непостижимых лишений, жестокость, с которой он обрек себя на поиски жизни, свободной от того, что он увидел во время трех поездок по городу, чем еще объяснить все это, как не патологической реакцией на глубокое потрясение, — состоянием, которое в случае с Рани (ей повезло куда меньше) лечили сеансами электрошоковой терапии, после чего у Рани постоянно тряслись руки и ноги?

Поезд замедлил ход, колеса стучали реже, Кришан заприметил хижины, домики вдоль путей, выцветшие плакаты различных тамильских политиков, налепленные на стены из рифленой стали, и понял, что они наконец-то прибыли в северную провинцию. По городу поезд ехал недолго: показался вокзал, поезд плавно затормозил, миновав табличку с надписью «ВАВУНИЯ» в начале платформы. Немногие оставшиеся пассажиры (молодая тамильская пара с ребенком, мусульманин средних лет, два солдата) встали, взяли пожитки и вышли на платформу, где не было ни души, кроме начальника станции, одного солдата и трех вооруженных полицейских. Посмотрев в противоположное окно на другую платформу, где кучка людей дожидалась поезд на юг, в дальнем ее конце Кришан заметил большой свеженаклеенный плакат: на левой его половине красовалось бурное море под черными тучами, готовыми разразиться дождем. С волнами боролась — того и гляди утонет — утлая рыбацкая лодчонка, посередине плаката краснела жирная надпись на тамильском: «НИЧЕГО НЕ ПОЛУЧИТСЯ: ВЫ НИКОГДА НЕ СТУПИТЕ НА БЕРЕГ АВСТРАЛИИ». Правая, черная часть щита была густо исписана белыми буквами, Кришан сперва не понял ни слова, хотя, когда поезд рывком тронулся и вагон проехал мимо плаката, Кришан все-таки разобрал несколько строчек: там говорилось, что торговцы людьми обманом наживаются на тех, кто хочет перебраться в Австралию, что Австралия уже не принимает тех, кто пытается попасть в нее на лодках, что австралийский флот отправляет обратно в открытое море все лодки, попытавшиеся приблизиться к австралийскому берегу. Кришан слышал подобные объявления по нескольким тамильским телеканалам и радиостанциям, обычно их крутили во время рекламных пауз в прайм-тайм, поздно вечером и ночью, а вот на щите Кришан подобное объявление видел впервые и знал, что неслучайно его разместили именно в Вавунии, первой остановке в тамильской части страны. Власти Австралии тратили на подобные объявления десятки миллионов долларов, не только в Шри-Ланке, но и в других государствах с большим количеством перемещенных лиц, в частности в том же Ираке, Афганистане и Бангладеш, надеясь обратить вспять приток людей, пытавшихся совершить долгое и опасное путешествие на лодке. Трудно сказать, был ли толк от этих объявлений, потому что большинство соглашавшихся на подобную авантюру не останавливали ни заоблачные суммы, которые приходилось платить посредникам, ни опасности путешествия длиною в тысячи миль по морю на ветхих рыбацких суденышках, ни необходимость неделями тесниться в нечеловеческих условиях с другими беженцами. Такие люди пускались в путь, отдавая себе отчет, что их шансы достичь Австралии невелики, что если даже они уцелеют, их, скорее всего, на долгие годы посадят в центр для нелегальных иммигрантов. Большинство из этих людей в войну лишились всего, и даже если их не грабили, не насиловали, не пытали и не сажали в тюрьму, они все равно навидались немыслимых зверств, и жизнь на родине сделалась для них невыносимой. Наверное, правда, что некоторые травмы до смерти не избыть и не убежать от них, но травма, насколько знал Кришан, неизменно связана с условиями, в которых ее получили, с определенными звуками, образами, языками, временем суток, в результате чего люди зачастую не могли оставаться там, где стали свидетелями насилия. Кришан читал, что человека, попавшего в серьезную автоаварию, зачастую трудно убедить вновь сесть в машину, большинство таких людей предпочитают впредь по возможности пользоваться иными средствами транспорта, и если уж люди после аварии ведут себя подобным образом, насколько сложней убедить их оставаться там, где их бомбили, где они своими глазами видели продырявленные трупы и оторванные конечности? Даже если эти люди нигде больше не бывали и до тех пор не планировали уезжать,