единственной информацией, представлявшей хоть какую-то ценность, оказались отсканированные газетные снимки, сделанные в основном во время суда и сразу после него. Кришан ясно запомнил два из тех снимков (оба — черно-белые, зернистые, нерезкие): на первом запечатлели Куттимани в зале суда, скорее всего вскоре после вынесения приговора, гладковыбритый, нарядный — белая рубашка, саронг, — руки в наручниках вскинуты над головою в победном жесте, несмотря на то, что вокруг полицейские и его только что приговорили к смерти. На втором Куттимани после заседания выходил из зала суда, вытянув перед собой руки в наручниках и скривив красивые губы в улыбке; Куттимани, щурясь от солнца, смотрел в объектив, рядом с ним шел его товарищ, Тангатурай[20], усатый, худее и выше ростом, он тоже смотрел в объектив, хотя и не столь торжествующе. На обоих снимках Куттимани выглядел бодро и явно владел собой, излучал спокойную, непринужденную уверенность, но Кришан понимал, что такое самообладание, скорее всего, стоило Куттимани больших усилий, потому что в газетной статье с фотографией был длинный перечень пыток, которым полиция подвергла Куттимани, Тангатурая и третьего, Джегана, их пособника в ограблении — в этом перечне, помимо прочего, фигурировало избиение раздетых догола пленников дубинками и прикладами, их заставляли вдыхать пары горящего перца чили, засовывали им в задний проход железные прутья, а в уретру — колючую проволоку. Так что Куттимани, скорее всего, лишь после долгой душевной борьбы нашел в себе мужество держаться с достоинством на суде, излагать свои доводы и произнести знаменитое последнее слово, которое на следующий день опубликовали на первых страницах всех основных газет и которое всколыхнуло страну от севера и до юга.

Преступление, за которое Куттимани арестовали — ограбление отделения Народного банка в Джаффне в марте 1981 года на восемь миллионов рупий — стало не первым на его счету. В 1969 году — Куттимани тогда, наверное, было лет двадцать с небольшим — они с Тангатураем собрали небольшой отряд повстанцев, впоследствии превратившийся в «Организацию освобождения Тамил-Илама», ООТИ, вооруженное сепаратистское формирование, которое финансировало свою деятельность с помощью контрабанды и грабежей учреждений государственных или связанных с государством. В 1973 году его арестовала индийская полиция, когда он прятался в штате Тамилнад, и депортировала по запросу ланкийских властей; на родине его без суда посадили в тюрьму и отпустили только в 1977-м, под давлением иностранных держав. Куттимани вернулся к повстанческой деятельности, организовывал все более дерзкие нападения и ограбления, в 1981-м ограбил отделение Народного банка в Джаффне, после чего власти открыли на Куттимани охоту. Уже через две недели военные моряки схватили его у побережья Джаффны: Куттимани с Тангатураем пытались на моторке бежать в Тамилнад, где Куттимани надеялся переждать, пока все не уляжется. За процессом, проходившим через год с лишним в Верховном суде в Коломбо в присутствии множества журналистов и простых любопытных, пристально следила вся страна. Куттимани предъявили обвинение в убийстве — очевидно, в ходе ограбления погибли люди, — и приговорили к смертной казни, несомненно, в назидание прочим сепаратистам. Судья спросил, не желает ли подсудимый попросить о чем-то или выступить с последним словом, и Куттимани, говорилось в статье, в ответ заявил, что ни к каким преступлениям не причастен. Он ни в чем не виноват, полицейские арестовали его, многие месяцы подвергали невыносимым пыткам и вынудили оговорить себя. Приговор суда, продолжал Куттимани, вряд ли кого удививший, лишь ускорит рост сепаратистского движения на северо-востоке страны, даст новую, более вескую причину для образования государства Тамил-Илам. Тамильскую молодежь все чаще и чаще будут арестовывать по ложным обвинениям, следовательно, освободительное движение на северо-востоке будет крепнуть. В заключение своей речи Куттимани попросил повесить его не в Коломбо, где проходил процесс, а в его родной деревушке в Джаффне, и пожертвовать его жизненно важные органы тем тамилам, которые в них нуждаются, — в частности, отдать его глаза какому-нибудь слепому тамильскому мальчику или девочке: если уж Куттимани не суждено увидеть Тамил-Илам, то пусть хоть его глаза однажды это увидят.

Читая о том, как Куттимани поймали на моторке — во время войны повстанцы перевозили на таких лодках оружие, деньги и пассажиров меж северо-восточным побережьем Шри-Ланки и южным берегом Индии, — Кришан вспомнил еще одну фотографию, которую нашел в интернете, цветной снимок без даты, сделанный на северо-восточном побережье, но много позже, наверное, в девяностые. На переднем плане на берегу у воды стоят двое «Тигров», оба босые, в коротких шортах, открывающих почти все бедра; тот, что слева, худее и ниже, в мешковатой рубахе на пуговицах, тот, что справа, крупнее и выше, в камуфляжной футболке. У обоих в руках АК‐47, у того, что справа, на левом плече висит магазин с патронами, оба «Тигра» пристально смотрят на золотистую гладь моря, простирающуюся у их ног. Футах в тридцати-сорока от берега замерла небольшая моторка с расплывчатыми силуэтами трех-четырех мужчин, еще четверо по колено в воде бредут к берегу, они явно только что выпрыгнули из моторки. Скорее всего, все эти люди вернулись из Тамилнада, куда ездили на курсы боевой подготовки или за оружием, которое и привезли контрабандой на остров. Вооруженных мужчин, что стоят босиком у кромки прибоя, вероятно, отправили сюда встречать их, хотя эту двоицу явно не интересует ни моторка, ни те, кто из нее высадился: видимо, им не впервой встречать и провожать лодки. Казалось, они смотрят на северо-запад за бескрайним простором недвижного моря, на ту линию вдалеке, где край безмолвной яркой воды становится неотличим от яркого безоблачного горизонта, на место столь отдаленное от их пятачка берега, что находиться оно должно на побережье Индии или рядом с ним. Глядя на это сопряжение моря и горизонта, Кришан невольно воображал, что Куттимани арестовали по пути в Тамилнад, а может, его и поймали-то лишь потому, что он отвлекся, засмотрелся на эту далекую точку. Когда перед твоим взором расстилается такой простор, невольно чувствуешь удовлетворение и свободу, как и тогда, когда стоишь под открытым небом, взгляд твой не упирается ни в стены, ни в крыши и можно без ограничения охватить им и землю, и море. Кришан не мог отделаться от ощущения, что по этой самой причине Куттимани и попросил отдать его глаза слепому ребенку, чтобы они и впредь видели горизонт, чтобы искали за бескрайним простором землю, принадлежавшую им, и возможности, которые она вмещает. Та свобода, которой желал Куттимани, свобода, к которой, пожалуй, стремились все повстанческие движения, заключалась не только в праве перемещаться по земле, где