даже если в этих местах веками жили их предки, как убедить этих людей не рисковать жизнью, не пытаться эмигрировать в чужие страны, подальше от тех мест, где они перенесли травму, пусть они и знают, что могут погибнуть в пути, пусть они и знают в глубине души, что большинство людей в Австралии, Америке и Европе никогда не будут относиться к ним со всем уважением, как равные к равным?

Кришану всегда было немного неловко за то, что он предпочел вернуться, тогда как масса тамилов готовы были рискнуть чем угодно, лишь бы уехать; Кришан понимал, что принял такое решение лишь потому, что ему повезло, он жил в благополучной обстановке, его не коснулись ни зверства, ни нищета, царящая на северо-востоке. Правда, отец его погиб во время теракта, совершенного в Коломбо тамильскими боевиками, и в этом смысле война, безусловно, глубоко повлияла на Кришана, но вырос-то он в комфорте, в собственном доме, вдали от боевых действий, никогда напрямую не сталкивался с насилием, не попадал ни под обстрелы, ни под бомбардировки, не был беженцем — разве что время от времени сталкивался с бытовым расизмом, угрожающими уличными допросами полицейских и солдат. Не будь он так защищен от травм войны, ему, пожалуй, и в голову не пришло бы отправиться на северо-восток в качестве соцработника, и то, что два года спустя он оттуда уехал, лишь доказывало, насколько его жизнь отличается от жизни обитателей северо-востока, тех, кто не мог уезжать и приезжать туда, когда вздумается. Кришан смотрел на мелькавшие за окном окраинные пейзажи, на очертания деревьев вдали, искаженные знойным маревом, и, чувствуя легкое беспокойство, достал телефон и посмотрел, сколько времени. До Килиноччи оставалось меньше часа, а Кришан не знал, чем себя занять: ни читать, ни слушать музыку не хотелось. Сидеть тоже надоело, он и так уже несколько часов просидел на месте, его потянуло встать, Кришан вдруг вспомнил, что сегодня еще не курил, и решил, что, раз он уже на севере, неплохо бы выйти в тамбур и покурить. Он достал из рюкзака зажигалку, пачку сигарет, быстро оглянулся, не идет ли кто по вагону, поднялся, прошел по вагону, держась за спинки сидений, и вышел в тамбур. Выждал чуть-чуть, чтобы убедиться, что он один, отвернулся к стене, зажег сигарету, открыл дверь, закрепил ее и выглянул наружу; в лицо ему тотчас ударил сухой горячий ветер, в глаза — ослепительный, неестественно яркий свет солнца.

Параллельно железной дороге, то приближаясь едва ли не к самым рельсам, то чуть удаляясь от них, шла автомагистраль А9, над ее ровным черным асфальтом дрожало знойное марево. Впрочем, назвать ее «автомагистралью» можно было только с натяжкой — всего одна полоса движения в каждом из направлений, но поскольку она была главной дорогой, связывавшей север и юг, все пережившие войну придавали ей огромное значение. Едва ли не на всем протяжении боевых действий южную часть автомагистрали контролировали правительственные войска, северную — «Тигры», и те и другие возвели надежные укрепления со своей стороны границы, соорудили множество блокпостов, так что без малого четверть века по автомагистрали, как и по железной дороге, никто не ездил. В 2009 году, через несколько месяцев после поражения «Тигров», автомагистраль наконец открыли, военные быстро заделали воронки, оставшиеся от снарядов, разминировали прилегающие территории, положили новый асфальт: теперь дорогой могли пользоваться гражданские, хотя солдаты еще долгое время проверяли каждое транспортное средство, пересекавшее границу, а если пассажиры были тамилами, то военные тщательно обыскивали весь багаж и все отделения автомобиля. Железную дорогу восстанавливали намного дольше, и не только потому, что все станции в северной ее части были разрушены в результате бомбардировок, но и потому, что «Тигры» со свойственной им педантичностью сняли все рельсы, болты и гайки: эта сталь пошла на оружие, бункеры и прочие их потребности. Властям понадобилось несколько лет, чтобы протянуть новые рельсы, в прошлом году железную дорогу с великой помпой открыли, власти воспользовались этой оказией, чтобы показать, что отныне весь остров снова под их контролем и открытие железной дороги — доказательство их успехов по освобождению страны. Было это в 2014-м, Кришан тогда дорабатывал на северо-востоке последние месяцы и уже настолько привык ездить автобусом, что воспользоваться поездом ему в голову не пришло, и, глядя сейчас на автомагистраль с несколько иной, непривычной наблюдательной позиции, Кришан поймал себя на том, что вспоминает все свои поездки между Коломбо и Джаффной с тех пор, как вернулся на остров, и острую тоску, которую ощущал особенно в первые месяцы, когда смотрел в окно автобуса на эти же самые нескончаемые пейзажи — кусты, пальмировые пальмы, пейзажи плоские, сухие и беспощадно унылые, и порою казалось чудом, что поколения местных жителей кормились с этой земли.

Трудно сказать, чем так привлек его северо-восток после долгих лет жизни за границей, чтó именно пустило столь глубокие корни в его душе, из-за чего он оставил ту жизнь, которую выстроил для себя в Дели, в поисках иной жизни здесь. Отчасти причиной тому было чувство вины за сравнительно беззаботное детство и юность, вины за то, что с двадцати до тридцати лет он бóльшую часть времени копался в научных текстах, но все-таки в скудной, пустынной красоте здешних мест таилось нечто такое, что манило его сюда, думал Кришан, глядя в окно поезда, нечто существеннее и сильнее чувства вины. В Дели он часами рассматривал фотографии сельской местности северо-востока Шри-Ланки, и не в пору начальной своей одержимости ужасами последних лет войны, а позже; от снимков этих бескрайних полей и густых джунглей веяло древностью и легендами, чем-то таким, из-за чего Кришан мечтал о новых свершениях, хоть и не знал еще, каких именно и на каком поприще. Потребность лучше понять причину войны, постичь природу желаний, приведших к столь разрушительному результату, побудила его читать о первой, более идеалистической поре сепаратистского движения; в ту пору, вспомнил Кришан, его буквально заворожила история Куттимани[19], укрепила пробуждавшееся желание жить на северо-востоке. Кришан с детства слышал о Куттимани, о его роли в начальном этапе сепаратистской борьбы, о том, как его судили, посадили в тюрьму и в конечном счете убили, но только в Дели начал активно интересоваться жизнью одного из первых повстанцев, обстоятельствами, в которых он вырос, расположением духа, в котором он жил. Кришану так и не удалось отыскать ни самые основные сведения о биографии Куттимани, ни даже дату и место его рождения;