жили твои предки, не только в праве выбирать и распоряжаться своей жизнью, но и в возможности видеть горизонт, когда чувствуешь, что тебе доступны миры, мерцающие за его краем. Лишь когда всматриваешься в горизонт, твой взгляд огибает любые препятствия, ограничивающие обзор нынешними обстоятельствами, устремляется в иные времена и пространства: может, свобода и есть не более чем способность цилиарных мышц[21] каждого глаза — идеально отрегулированных мышц, которые сокращаются, фокусируя взгляд на объектах вблизи, и расслабляются, фокусируя его на объектах вдали, — не более чем способность этих мышц произвольно смягчаться и расслабляться, так что предметы, находящиеся на расстоянии, вдалеке от наблюдателя, каким-то образом представляются нам близкими.

Приговоренного к смертной казни Куттимани перевели в Великаду, тюрьму строгого режима, ее построили в Коломбо британцы в 1841 году, и даже через семьдесят лет после их ухода она считалась самой крупной тюрьмой в Шри-Ланке. Внутри тюрьмы Кришан никогда не был, но много раз проходил по Бейслайн-роуд мимо ее внушительного фасада, на высокой белой стене вверху красовался герб Управления тюрем, под ним тянулся видавший виды медный барельеф с изображением разных этапов исправления преступников. В начале барельефа, с левого его края, люди совершали преступления (убийства, кражи), далее, раскаявшиеся и удрученные, представали перед судом в строгих залах, затем эти же люди, уже заключенные, занимались различным ручным трудом — красили, укладывали кирпичи, рыли землю, — и в завершении барельефа, образумившиеся и счастливые, под бдительным, но добродушным взглядом охраны выходили на волю. Барельеф вкупе с крупной надписью под ним «ЗАКЛЮЧЕННЫЕ — ТОЖЕ ЛЮДИ» создавал впечатление, будто Великада гуманное, прогрессивное учреждение, однако Кришан всегда подозревал, что впечатление это ложное, и окончательно уверился в этом, когда узнал больше о жестоких убийствах заключенных-тамилов в июле 1983 года. Правительство утверждало, что эти убийства были следствием бунта заключенных-сингальцев, а тот, в свою очередь, стал частью масштабного тамильского погрома, случившегося в Коломбо при попустительстве властей; было разгромлено восемь тысяч тамильских домов, пять тысяч тамильских магазинов, а число человеческих жертв, по некоторым оценкам, доходило до трех тысяч. Убийства в тюрьме пришлись на два дня в самый разгар погрома, на двадцать пятое и двадцать седьмое июля, и, как говорилось в книге, которую Кришан читал в надежде узнать больше о смерти Куттимани, были явно спланированы и отнюдь не случайны. Погибли пятьдесят три тамила, все — политзаключенные, и версия правительства (узники-сингальцы якобы вышли из-под контроля), по утверждению авторов книги, была заведомой ложью. Во время бунта не пострадал ни один из охранников, а ведь если бы они попытались остановить сингальцев, это непременно случилось бы. Вооруженные военные, размещавшиеся на территории тюрьмы, не предприняли никаких попыток остановить убийства — видимо, по приказу сверху, — а когда все закончилось, эти же самые военные не позволяли отвезти в больницу тех тамилов, которые еще дышали, и в конце концов они скончались от ран. Противоречивые показания тюремных охранников и властей, заявляли авторы книги, лишь доказывали, что убийства имели политическую подоплеку и были санкционированы на высшем уровне.

Куттимани, по всей вероятности, сидел в корпусе, который за крестообразную форму британцы прозвали «Часовней»: каждый этаж состоял из четырех прямоугольных отсеков, на нижнем был еще большой вестибюль. Семьдесят четыре тамила, политические заключенные, размещались в трех частях на нижнем этаже, в четвертой же части нижнего этажа и на оставшихся трех содержали сингальцев, осужденных за насильственные преступления — убийства, изнасилования и прочие. Куттимани, Тангатурай и Джеган сидели в камере восемь на восемь, сообщали авторы книги; вероятно, в этой камере Куттимани пробыл бóльшую часть тех шестнадцати месяцев, что провел в тюрьме. Прочитав об этом, Кришан невольно задался вопросом, как Куттимани и два его товарища проводили время в заключении, все эти долгие дни и ночи до безвременной гибели. Быть может, они обсуждали новости, связанные с войной, те обрывочные сведения, которые узнавали от охранников, быть может, они говорили и спорили о движении сепаратистов, о политической ситуации, и не только друг с другом, но и с остальными узниками-тамилами — в столовой ли, на прогулке, — большинство из них тоже принадлежали к сепаратистским вооруженным формированиям и политическим партиям. ООТИ не признавала никаких идеологий, не имела ни планов, ни предложений относительно того, при каком именно государственном строе будет жить население северо-востока после победы в борьбе за свободу. Их первым и единственным требованием было государство для тамилов, а обо всем остальном можно подумать после, когда такое государство появится, ни к чему раньше времени отвлекаться на эти вопросы. Прочие группы сепаратистов, те же РОСИ и НООТИ[22], придерживались определенной идеологии, как правило марксизма или социализма, выступали против империалистов и твердо знали, каким должно быть тамильское государство как с политической, так и общественной точки зрения. Появление «Тигров освобождения Тамил-Илама» не оставило камня на камне от этих отвлеченных интеллектуальных спекуляций: ТОТИ уничтожили или подмяли под себя все прочие вооруженные формирования, и не из-за идеологических различий — ТОТИ, как и ООТИ, считали, что идеология лишь отвлекает от главного, — а просто чтобы укрепить свое положение самой могущественной сепаратистской группировки на севере. Вряд ли заключенные день-деньской беседовали о политике, да и их сведения о происходящем за пределами тюрьмы были ограниченными, вот Кришан и гадал, чем Куттимани занимался в камере — быть может, читал, писал, делал зарядку, — и было ли в его камере окошко, сквозь которое видно небо. Кришану нравилось представлять, как Куттимани смотрит в окно, нравилось представлять, как он часами глядит в пространство, пусть даже в камере нет окна, пусть даже в ней нет света, ведь Кришан знал, что бескрайние просторы и бесконечные дороги до самого горизонта можно увидеть во сне и, проснувшись, почувствовать себя так, будто провел несколько часов во внешнем мире, а не с закрытыми глазами в тесной камере.

Неизвестно, что именно случилось в тот день, когда Куттимани убили, но, если верить книге, бунт начался двадцать пятого июля в два часа пополудни, без малого четыреста заключенных-сингальцев вырвались из камер, наверняка с помощью охраны. Заключенные собрались в вестибюле нижнего этажа, раздобыли ключи от камер тамилов, попытались вломиться в три отделения нижнего этажа, где сидели тамилы. Один из охранников-сингальцев, лояльный к заключенным-тамилам, содержавшимся в порученном ему отделении, по всей видимости, заявил бунтовщикам, что войдут они только через его труп; толпа не тронула благородного охранника и устремилась в остальные два отделения, куда охрана их беспрепятственно допустила. Неорганизованная толпа не сразу выяснила,