Настя подтянула колени к груди, уткнулась в них лицом игорько заплакала. Майор милиции Каменская, сидя на чужой кухне в чрезвычайнолегкомысленном неглиже, которое в случае появления «визитеров» должноподчеркнуть ее длинноногость, оплакивала свою службу в уголовном розыске,готовясь завтра же признаться в профессиональной несостоятельности. Внезапнослезы волшебным образом высохли. Размазывая по лицу потекшую тушь, Настя быстропрошла в комнату и молча уставилась на развешанные по стенам полки. Онавнимательно и последовательно оглядела все, что на этих полках стояло: книги,безделушки, фотографии – обычный набор. Потом нахмурилась, несколько разглубоко вздохнула, резко выдыхая воздух, чтобы унять дрожь в руках исердцебиение. Подошла к телефону.

– Виктор Алексеевич, мои ключи у вас? Пусть кто-нибудьоткроет мой сейф, на нижней полке лежат фотографии из квартиры Филатовой.

Ожидая звонка, она еще раз осмотрела библиотекуГордеева-младшего в поисках энциклопедий. Ничего подходящего не было, но, на еесчастье, нашлось много книг по древней истории. Быстро пролистав их, Настяостановила выбор на первом томе «Истории Франции», открыла нужную страницу иуселась возле телефона. Когда позвонил Миша Доценко, Настя задала ему всегонесколько вопросов, на которые тот ответил, глядя на одну из фотографий. Теперьона знала, кто из тех шестерых мог побывать в квартире у Филатовой. Она былауверена, что не ошиблась. Сняла трубку и позвонила Гордееву.

* * *

От платформы Трудовая Гордеев пошел не по гравиевой дорожке,полукольцом опоясывающей дачный поселок, а направился ближней дорогой по едвазаметной тропочке, утонувшей в траве. Дачи на Трудовой были известными,«генеральскими», на обширных территориях которых умещались не только огороды,но и рощицы, и теннисные площадки.

Виктор Алексеевич отворил калитку и покорно остановился,ожидая появления хозяина. Он хорошо знал эту дачу и помнил, что пройди он безведома и разрешения хозяина еще три-четыре шага – и объясняться ему придетсясначала с породистым доберманом, а потом – с врачами, а то и с самим господомбогом. Увидев показавшуюся на веранде знакомую седую голову, Гордеев вовремяодернул себя, чтобы не замахать рукой (этого собака тоже не любила), и негромко(опять же учитывая нрав добермана) позвал:

– Евсей Ильич! Это я, Гордеев!

Седой человек не спеша спустился с крыльца и двинулся всторону гостя. Подойдя почти вплотную, он удивленно протянул:

– Ты смотри, и в самом деле Гордеев. Ты зачем пришел,Гордеев? Я тебе ясно сказал: пока пуд доказательств против меня не принесешь,ноги твоей чтобы здесь не было. Принес?

– Нет, – признался Колобок.

– Тогда убирайся, – твердо сказал Евсей Ильич,собираясь уйти обратно в дом.

– Я долг пришел вернуть, – тихо сказал Гордеев емув спину.

Евсей Ильич остановился и медленно, очень медленноповернулся.

– Я тебе, Гордеев, в долг не давал. Сказано – убирайся.

– Вы мне парня спасли.

– Так это я ему, считай, в долг дал, он пусть мне иотдает. А с тобой, Колобок, у меня никаких дел нет. И быть не может.

Это небрежное «Колобок» из уст Евсея Ильича хлестануло поГордееву, словно пощечина вымазанной в дерьме рукой. Прозвище это прилипло кнему много лет назад, но даже старый Голубович никогда не называл его так вглаза. А вот статный, на голову выше Гордеева, крепкий, несмотря на годы,профессиональный преступник Евсей Ильич Дорман, в молодости неоднократносудимый, а последние десять лет официально находящийся на заслуженномотдыхе, – он мог себе это позволить. Ибо, понаделав в юные годы многоглупостей, совершив много ошибок, Дорман научился годам к шестидесяти непересекаться с правоохранительными органами. Это была его как бы официальнаядоктрина, но он никому не пояснял, означала ли она, что он научился жить, ненарушая закон, или что он научился нарушать закон так, чтобы продолжатьспокойно жить. В прошлом году на даче у Евсея Ильича гордеевские ребята бралидвух вооруженных преступников, и Дорман, поддавшись внезапному и необъяснимомупорыву, спас Юру Короткова от верной гибели. Руководивший задержанием Гордеевуже мысленно простился с Юрой, понимая, что живым тому не выбраться. В этот разДорман с легкостью доказал свою неосведомленность о преступной деятельностизадержанных, укрывательство ему вменить не удалось, да и не очень, честнопризнаться, старались, учитывая его помощь в спасении Короткова.

Знакомство Гордеева с Дорманом было многолетним, отношения –сложными, больше напоминающими добрую ссору, нежели худой мир.

– Подождите, Евсей Ильич, – почти безнадежно окликнулего Гордеев. – Это нечестно.

– Да? – Дорман снова подошел к Гордееву. –Это интересно. Ты приехал подискутировать на философско-этические темы?

– Вы связываете мне руки, – твердо и уверенносказал Гордеев. Это был шанс заинтересовать Дормана, к вопросам чести онотносился с какой-то болезненной щепетильностью. – Вы прекрасно понимаете,что парень, который вам жизнью обязан, никогда против вас ничего не найдет. Онеще молод, хватка у него слабовата. А я смогу найти, если, конечно, будет чтоискать. Но как я смогу это сделать, если я вам обязан жизнью мальчишки? Планзадержания разрабатывал я, руководил я, то, что он чуть не погиб, – моявина, моя ошибка, мой недосмотр. Случись несчастье – я бы себе до могилы непростил, всю жизнь казнился бы. Вы меня избавили от этого, вы мне помогли, и ячувствую себя вашим должником. Вы не хотите со мной разговаривать? Это значит,что я никогда не смогу прийти сюда, к вам, с пудом доказательств. Мне совестьне позволит. Может быть, она у меня неправильно устроена, но уж какая есть. Чтоже получается? Раньше мы с вами всегда воевали честно: ваше мастерство противмоего. А сейчас? Ваша хитрость против моей совести?

Монолог получился убедительным, Евсей Ильич смягчился.Щелкнул пальцами, успокаивая собаку, которую Гордеев не видел и не слышал,сделал приглашающий жест и повел гостя к дому мимо роскошных клумб с цветами.Дорман не любил физический труд, не признавал «копания в земле», денег у негобыло достаточно, чтобы покупать фрукты и овощи на рынке, и на даче, где он жилкруглый год, разводил только цветы, к которым был с детства неравнодушен.Правда, ухаживать за ними приходилось женщине из поселка. Дорман был ленив, нокрасоту любил и готов был за нее платить.

Усевшись на просторной веранде за большой круглый стол, Дормансухо произнес:

– Я тебя в гости не звал, поэтому чаю не предлагаю.Говори.

– В ночь с двенадцатого на тринадцатое июня в Москвеубита женщина, сотрудник милиции. Убийство было замаскировано под несчастныйслучай, смерть от электротравмы. Но замаскировано очень неумело, грубо, всяфальшь прямо в глаза бросалась. Убийца оставил много следов. Более того, онзабыл об осторожности и позволил себя увидеть. У нас есть свидетель, которыйготов его опознать. Но самое главное – он стал болтлив, этот убийца. Он стареет,нервы сдают. И теперь мы знаем его кличку – Галл. Он живет в Ленинграде, тоесть в Санкт-Петербурге. Я не знаю, кому эта информация может оказатьсяполезной, да и не хочу знать. Но я уверен, что найдутся люди, которые будут вамблагодарны за то, что вы их предупредите: Галл выработался, он теряетквалификацию и осмотрительность. Впервые за все годы по совершенному имубийству возбуждено уголовное дело, поэтому его будут искать, пока не найдут, ибудут примерять на него все то, что он оставил на месте преступления. Я вижуздесь только два выхода. Или дать нам возможность закрыть дело, имея на рукахубийцу с крепкими доказательствами, и таким образом спасти Галла. Либо отдатьнам Галла с наименьшими для себя потерями. Это все.