Но самое главное — магия почти не пропускала шум! Он теперь доносился как будто издалека. И совсем не мешал.

Ну, отлично же!

Как раз, когда я заканчивал плетение, к раскрытому окну подлетел толстый солидный шмель. Правда, сквозь магическую сетку его басовитое гудение больше напоминало комариный писк.

Шмель бесцеремонно ткнулся в магическое плетение, но оно мягко оттолкнуло его. Шмель попробовал еще раз — видно ему очень хотелось попасть в кухню. Я отлично его понимал, в кухне всегда можно найти что-то вкусненькое.

Но и вторая попытка закончилась неудачей. Обиженный шмель гордо развернулся и скрылся за углом дома.

— Круто! — оценил мое изобретение Аркадий. — Никита Васильевич, вы гений!

— Само собой! — гордо усмехнулся я.

— А вы все окна так заколдуете? — с надеждой спросил лекарь.

— Обязательно, — пообещал я.

Пробегавший мимо Арсений мельком взглянул в окно и резко остановился. На его лице появились удивление и тревога.

— Никита Васильевич! — громко позвал он. — Аркадий! Что это? Что случилось с окном?

Его голос доносился до нас глухо, как будто проходил сквозь толщу воды.

Похоже, снаружи окно выглядело как-то необычно.

Ну-ка!

Я вышел на улицу и спустился с крыльца.

Ого!

В окне словно застыл сгусток абсолютно черного, непроницаемого мрака. Ничего, кроме темноты — даже мое лицо в нем не отразилось.

Чернота чуть поблескивала в солнечных лучах — как будто в раму вместо стекла вставили тонкую пластинку из драгоценного черного бриллианта.

Дом сразу приобрел таинственный вид.

А неплохо!

И в окна с улицы никто не заглянет.

— Никита Васильевич! — облегченно выдохнул Арсений. — Это вы сделали?

— Ага, — не стал скромничать я. — Магия Тени.

Я повернулся к окну и крикнул:

— Аркадий, скажи что-нибудь!

Прислушался и ничего не услышал.

— Громче! — потребовал я, подкрепляя свои слова решительной гримасой. При этом я старательно двигал губами, как будто говорил с глухим.

— Плохо слышу! — донесся из-за окна неразборчивый шепот.

Работает! Просто замечательно работает!

Вот так и становятся артефакторами, наверное.

И тут у меня в кармане зазвонил магофон. Я удивленно взглянул на экран — номер не определялся.

Кому это не терпится пообщаться в такую рань?

— Слушаю, — ответил я.

— Барон Никита Васильевич Волков? — спросил в трубке незнакомый голос.

Он говорил неторопливо и размеренно, с холодной уверенностью.

— Вас беспокоит барон Соболев. Скажите, мы с вами можем встретиться?

— Зачем? — поинтересовался я.

— Это касается моих пропавших людей. И моего… племянника.

Он чуть запнулся.

Чертов замороженный демон.

— Ты не понял, — сказал я. — Зачем мне тратить на тебя время?

Дело не в том, что мне не понравился голос Соболева или его манеры. Просто я сразу почувствовал в нем враждебность.

Ну, и каких демонов я стану с ним сюсюкать? Пусть понервничает.

— У меня есть выгодное предложение, Никита Васильевич, — помолчав, ответил Соболев. — Оно касается долгов, которые лежат на вашем поместье. Я бы хотел обсудить его с вами.

— Ты решил возместить мне то, что стащил из моих аномалий? — прямо спросил я.

— Можно и так сказать, — неторопливо ответил барон. — Дело очень срочное. Я прошу вас о встрече.

Просишь? Ну, это другое дело.

— Хорошо, подъезжай. Знаешь, где я живу?

— Знаю, Никита Васильевич. Я буду через полчаса.

За полчаса я успел выпить вторую чашку кофе и искупаться в пруду. Вода была свежей и прохладной — совсем не такой, какую ожидаешь от небольшого водоема. У нее даже был речной сладковатый привкус.

Струя фонтана, который вчера устроил Ксантипп, красиво сверкала в солнечных лучах. В воздухе висела мелкая водяная пыль, отливавшая всеми цветами радуги. Трава вокруг пруда выглядела сочной и ярко-зеленой.

Да общий вид ухоженного сада меня порадовал.

— Арсений, — сказал я, выбираясь из воды на скользкий берег. — Передай плотникам, что здесь срочно нужна лесенка и беседка. И напомни мне, чтобы я заказал в Холмске хороший большой мангал.

— Сделаю, Никита Васильевич! — отозвался Арсений.

Со стороны лесной дороги, которая вела от усадьбы к шоссе, послышался рокот автомобильного мотора.

Я натянул рубашку прямо на мокрое тело и не спеша направился навстречу барону Соболеву.

Он приехал не один — кроме самого барона из большого черного внедорожника вылезли еще трое охранников. Все как на подбор здоровенные, угрюмо глядящие исподлобья на окружающую красоту. Все вооружены мечами.

Сам барон оказался стройным блондином средних лет. Взгляд у него был холодным, ничего не выражающим.

Я прислонился спиной к тихо скрипнувшей створке ворот — плотники еще не успели ее заменить — и без улыбки посмотрел на Соболева.

Мокрая рубашка приятно холодила плечи.

Стук молотков за моей спиной смолк, плотники увидели гостей и бросили работу.

— Добро утро, Никита Васильевич! — так же без улыбки сказал Соболев.

Он шагнул ко мне и протянул руку, но я не пошевелился.

Просто смотрел ему в глаза.

Барон был Одержимым. И о стихии его Дара мне не пришлось долго гадать — магия Льда. Похоже, Соболев втайне очень гордился своей магической силой, он даже внешне хотел ей соответствовать.

А может, у него просто кишки смерзлись от долгого соседства с ледяным демоном.

— Давай к делу, — сказал я, слегка оттолкнувшись спиной от створки ворот. Охранники Соболева среагировали на мое движение — шагнули вперед и положили руки на оружие.

— У тебя так много лишних людей? — спокойно спросил я Соболева.

— Сядьте в машину! — не оборачиваясь, приказал Соболев охранникам.

Один из них чуть задержался — видно, он был старшим и лично отвечал за безопасность своего господина.

— В машину! — повысив голос, повторил Соболев.

Дверцы внедорожника мягко захлопнулись.

— Так о чем ты хочешь поговорить? — спросил я. — Я тебя слушаю.

— Никита Васильевич, вы заперли моих людей в аномалии Льда, — сказал Соболев. — Я это знаю.

Он неторопливо пошел вдоль ограды, ожидая, что я пойду за ним. Но я не двинулся с места, и барону пришлось остановиться.

— У меня есть письменный договор с Никифором Белецким. Он предоставил мне право пользоваться аномалиями. Вот!

Соболев достал из кармана свернутый трубочкой документ и протянул его мне. Но я только улыбнулся.

Я чувствовал, что мое молчание бесит Соболева. Ну, а с чего вдруг я стану объяснять ему