тюбик на место. Они смотрели друг на друга, их лица были очень близко, а темно-синяя музыка возносилась в небо и разливалась среди звезд. Вот бы небо разверзлось, и они взмыли бы вверх.

– Ты сегодня такой красивый, – сказала она.

– Ты великолепна. Как вспышка молнии.

– Милый Эмметт, – сказала она. Эмметт. Нужно было сказать ей правду.

– Талли…

В воздухе у них над головами что-то хлопнуло, по небу пронеслась ракета. Талли ахнула и подняла голову. Эмметт, вздрогнув от хлопка, увидел на фоне черноты сверкающие гроздья и расслабился. Фейерверк. Все, возможно, произошло одновременно. Он, возможно, к ней наклонился. Или она поднялась на мыски? Поначалу поцелуй был невинным, детсадовским. Или они продолжали притворяться? Однако когда Эмметт привлек ее к себе, музыка заиграла громче. Поцелуй становился все горячее. Их поцелуй – неожиданный и темный, словно проблеск драгоценного камня в бархате. Их поцелуй – самая настоящая и при этом иная, лучшая версия одноименной картины Климта. Эмметт чуть приоткрыл рот, чтобы дать ей ход, продолжая держать руку у нее на пояснице и прижимая ее тело к своему. Он отстранился, повернул голову, прижал свой рот к ее, пока она не остановилась и не посмотрела на него, прикусила нижнюю губу.

Они снова целовались: ее рот напоминал ликер, лучистый и сладкий. Когда в последний раз он целовал женщину? Накрыв ее рот своим, он сходил с ума от страсти. Его душа полнилась чувствами под стать Хеллоуину: «Ночной кошмар» Фюссли. «Неверие апостола Фомы» Караваджо. Что, если эти чувства никогда не пройдут? Нельзя ли заморозить время, чтобы поцелуй не кончался? Что, если они прекратят, лишь когда кто-то тронет их за плечо, когда солнце уже взойдет? Как он мог только подумать, что Бог забыл о нем, когда он целовал и держал в объятиях Талли как доказательство живой надежды?

Талли положила ладонь ему на затылок, легко коснулась волос у шеи. Он весь горел, как фейерверк над головой. Как звезда – стоит ей замедлить бег и – паф! – она взорвется, не оставив после себя ничего, кроме дыма.

Пожалуйста, не останавливайся. Прощай! Я улетаю на Луну!

Когда фейерверк закончился, патио взорвалось аплодисментами. Эмметт услышал, как Зора громко позвала всех в дом, где должен был начаться конкурс костюмов, и толпа гостей зашевелилась. Талли все продолжала жадно целовать, ее губы хранили вкус шампанского. Эмметт, не уступая ей в азарте, возвращал поцелуи – будто этот день был последним для него – и остановился лишь тогда, когда сквозь темноту его прикрытых век вдруг ярко вспыхнул странный вихрь света.

В патио не осталось никого, кроме выстроившихся в ряд – как небесные тела при затмении – фигур Эмметта, Талли и Лионела. Лионел – один, в костюме Бигфута и маске – находился от них не менее чем метрах в шести. Лионел стоял совсем не рядом с бассейном, а слишком близко к пылающей чаше костра. Лионел, чей правый бок яростно горел, как факел. Лионел, объятый ослепительным оранжевым пламенем. Лионел, Лионел, светло горящий[71].

Часть четвертая

Воскресенье

Талли

Эмметт сжал плечо Талли и отодвинул ее в сторону. Увидев его озабоченное лицо, она обернулась, как раз когда он пересек патио, на бегу срывая с себя пиджак. Как в замедленном движении. Яркое пламя, сметающее все на своем пути. Ускоренная перемотка вперед. Эмметт бросился к Лионелу, ударом сбил его с ног, чтобы увеличить расстояние между ним и чашей костра, а затем бросился на него сверху и обернул свой пиджак вокруг фигуры в костюме. Лионел. Лионел горел.

Эмметт не слезал с него и продолжал сильными хлопками гасить огонь. Они вместе катались по земле. Ха! Они задумали все это, пока она танцевала с подругами. Это был розыгрыш, как часть костюма Лионела. В прошлом году был Гудини и резервуар с водой. В этом – горящий Бигфут. Браво, мальчики.

В патио начинали подтягиваться люди. Гости в костюмах собирались группами вокруг чаши костра, где стояла Талли, сама не зная, как туда попала. Мужчина в костюме хиппи, показал знак мира и сказал, что вечеринка классная. Он засмеялся, и женщина-хиппи рядом с ним радостно завопила и тоже залилась смехом.

– Это у него такой костюм? – невнятно поинтересовался кто-то.

Бокал, выпавший у Зоры из рук, ударился о камень, она промелькнула расплывчатой белой стрелой и упала на колени рядом с Эмметтом и Лионелом. Эмметт снял с Лионела уцелевшую маску и ножом осторожно срезал с тела Лионела куски мохнатой ткани. Вопли изо рта Лионела вырывались звериные. Пронзительные. Ужасные.

Не розыгрыш.

Талли, открыв рот в беззвучном крике, смотрела, как Эмметт осторожно поднял ноги Лионела и положил их поверх и вдоль опрокинутого бетонного вазона. Придвинув свое лицо к лицу Лионела, он с ним говорил.

– Я позвонил девять-один-один! – крикнул кто-то.

– Эй, Лионел. Лионел, смотри на меня. Ты в порядке. Все будет хорошо. «Скорая» уже едет, – говорил Эмметт.

Зора плакала и хрипло кричала:

– Боже мой! Лионел! Может, надо с него все снять?

– Нет. Это может только навредить там, где ожоги. Я отрезаю уцелевшие куски, чтобы дать ему остыть. Остальное сделают они. Сейчас важно его успокоить. Они приедут. Уже едут. Уже все хорошо. Самое страшное позади, – твердо сказал Эмметт.

– Что мне сделать? Как помочь? – Над ними наклонился человек в костюме пчелы.

– О’кей, так. Идите на улицу и покажите «Скорой», куда ехать, – сказала ему Талли, впервые заговорив после случившегося. Пчела побежала, нацелив покачивающиеся антенны на листву. В прохладном воздухе витал жар. Кто-то вылил ведро воды из бассейна в чашу костра, потом еще одно, пока она наконец не погасла. Волосы Талли легли на шею мокрыми холодными прядями.

– Ли, ты как? – не вставая с колен, спросила Зора.

Эмметт коснулся ее плеча.

– С ним все будет в порядке.

– А ты как? – спросила Зора Эмметта. Он закивал, как только она открыла рот.

Лионел шипел и стонал, что-то бессвязно бормотал. Эмметт касался его лица, продолжая говорить с ним ровным успокаивающим голосом, как с ребенком. Талли боялась взглянуть на его тело; пахло горелым мясом. Она села рядом с ними и эхом повторяла слова и движения Эмметта. Смотрела только на лицо Лионела, успокаивала его, говорила, что помощь на подходе. Она говорила, как любит его и что с ним все будет хорошо. Близкий друг Лионела, Бен, тоже был рядом и делал то же самое, пока сирена не пронзила воздух, вращающиеся красные огни легли косыми полосами и привели в смятение деревья вокруг дома.

– Эй, Ли. Ли, смотри на меня, приятель. Помощь уже здесь, Бог смотрит на нас. Он не позволит, чтобы с тобой что-то случилось. Уже все. Мы будем здесь, с тобой, – сказал Эмметт.

– Ли, с тобой все будет в порядке. Не двигайся. Просто не шевелись, ладно? – говорила Талли, повторяя это как заклинание. И Зора тоже. Эмметт приложил ладонь к груди Лионела и держал лицо возле его уха. Талли видела, как двигается рот Эмметта, когда он что-то шепчет ее брату. Лионел кряхтел, с усилием втягивал в себя воздух, всхлипывал. Талли с детства не помнила, чтобы брат плакал. При виде его слез она пугалась сильнее всего. Она стояла на коленях, обтянутых чулками, рядом с Эмметтом, ее била дрожь. Ведь земля только что вздрогнула под их под ногами, правда?

– Помощь прибыла, Ли. Они здесь, – говорила она. Неужели он кивает? – Не шевелись.

– Лежи и не двигайся, – говорил Эмметт.

– Ли, – сквозь слезы говорила Зора.

Гости в костюмах молчали, некоторые плакали, некоторые почтительно перешептывались. Кто-то выключил музыку. Сияющая вода омывала бассейн, отбивая время, как замедленные часы. Проекционный экран мерцал синим цветом.

– Боже, пожалуйста, ну пожалуйста, пусть с ним все будет хорошо, – вслух молилась Талли, поднявшись, когда врачи «Скорой», звякая и лязгая, пробрались сквозь листву и ночную траву на каменную поверхность.

* *