была невыносима. Как они все будут жить без него? Она снова плакала, стараясь делать это украдкой, впрочем, безуспешно – папа с Глори засуетились было вокруг нее, но она лишь отмахнулась от них. Она закрыла лицо руками. И затряслась в рыданиях. На ее спину легла теплая рука Эмметта, и она поняла – помимо знания, что с Лионелом все хорошо, это было то единственное, что ей в тот момент было необходимо.

Она дала волю слезам, потом отдышалась и опять прислонилась головой к стене. Удастся ли заснуть? Спала ли она? Она не знала, сколько прошло времени, когда открыла глаза и увидела, как разъехались те жуткие двери.

Эмметт встал. Талли поднялась на ноги и, чтобы унять головокружение от резкого выхода из сна и подъема, коснулась рукой прохладной стены. Стулья, на которых сидели папа и Глори, заскрипели. Они молча смотрели, как в приемный покой вышла обессилевшая Зора в костюме Афины, будто бы парящая над полом, несомая в потоке воздушной белой ткани, как привидение, и это могло означать, что Лионел не выжил.

Почему стены вдруг заходили ходуном?

Талли посмотрела на папу и Глори. Где мама? Как она могла пропустить этот момент? Где ее черти носят? Она должна быть здесь! Талли встретилась взглядом с Зорой.

– Лионел… в порядке. Или будет в порядке. Но в палату его переведут еще через несколько часов. Честно говоря, вам всем стоит пойти переодеться, отдохнуть и подъехать попозже, – объявила она. – И спасибо, Эмметт, что спас его. Я сама не видела, но мне рассказали, что ты сделал, – добавила Зора, подошла к нему и крепко обняла.

– Он в сознании? Разговаривает? Как он? – взволнованно заговорила Талли. Она уже не помнила, когда в последний раз так счастливо плакала. Эмметт положил руку ей на плечо. Папа и Глори подошли к собравшимся вокруг Зоры и выдохнули с облегчением, услышав ее слова.

– Сейчас он в отключке из-за лекарств. У него были ужасные боли! Было запредельно страшно, – тоже заливаясь слезами, добавила Зора.

С улицы вернулась мама, окутанная свежим дымом. Раздражение, которое раньше Талли чувствовала к ней, опасаясь, что она пропустит ужасное сообщение о Лионеле, растаяло. Лионел был в порядке.

Мама подошла к Зоре, которая пересказала ей свои новости.

Лионел был в порядке.

– Я останусь. Кто-нибудь хочет есть? Пить? Я спущусь и куплю, – сказала мама.

– Не могли бы вы принести мне крекеров? И чаю? – попросила Зора. Еще она сказала, что позвонила родителям и что Ривер в целости и сохранности спит у них дома. – Сколько времени?

– Почти два, – взглянув на часы, сказал Эмметт. Талли и так знала – она всегда безошибочно определяла время ночью кожей, чувствовала нутром.

– Мы сегодня переводим часы на час назад, – вспомнив, пробормотала она. Все растянулось, став пластичным, как тянучка. Даже время больше не подчинялось четким правилам.

– Пожалуйста, поезжайте и отдохните, – повторила Зора.

Папа и Глори сказали, что идут в кафе через дорогу выпить кофе.

– Он смотрит на тебя влюбленными глазами, – шепнула мама Талли, обнимая ее.

– Кто, Нико? – шепотом переспросила Талли. Маме Нико всегда нравился, но, когда он заезжал, она выходила курить и его не видела.

– Нет, – сказала мама и, отстранившись, кивнула в сторону Эмметта.

– Ладно, хватит. До скорого, мама, – сказала Талли. Джудит направилась по коридору к выходу.

– Мы вернемся. Скоро вернемся. Передай это Лионелу. И что мы его любим, – сказала Талли и обняла Зору.

– Скажу, – пообещала Зора. – Он любит тебя. Очень любит. Трудно даже представить, что мужик так сильно любит младшую сестренку, – добавила она, обращаясь к Эмметту.

– Я его очень люблю. Не знаю, что бы я без него делала, – вытирая глаза, сказала Талли и прерывисто вздохнула. – И, пожалуйста, позвони, если мама отобьется от рук, – шепотом добавила она.

– Позвоню, обещаю, – сказала Зора. – До скорого.

* * *

Уже дома Талли и Эмметт стояли в коридоре возле ванной комнаты.

– Вот – а то потеряю. Спасибо, что одолжил его мне. – Талли завела руки за шею, расстегнула цепочку. Эмметт расстегивал рубашку. – Погоди. Давай я. Тебе надо поосторожнее со своими ожогами. И, наверное, ибупрофен еще прими. Он же помогает от ожогов? От любой боли, так ведь? – сказала она. Зайдя ему за спину, она надела цепочку ему на шею и застегнула. Потом встала перед ним и принялась расстегивать рубашку, его руки были опущены. От него так сильно пахло дымом, что могла сработать противопожарная сигнализация.

– Мои руки в порядке. Болят, но не очень.

– Эмметт, можно я сама? – В ее тоне отчетливо слышалась досада. Ведь она планировала на этих выходных позаботиться о себе, а в итоге заботилась обо всех остальных. Опять! Она устала. Очень устала.

– Можно, конечно.

Талли чуть не плакала, расстегивая одну пуговицу за другой, а он стоял тихо и неподвижно, спиной к стене. Кошки были здесь же, щурились на свет и хлопали глазами.

– Черт, ну и упрямец же ты, – сказала она. Голодная, усталая и обеспокоенная. Как было хорошо ругаться на него, выплеснуть всё, что накопилось.

– Да, я знаю, – кивая, сказал он.

– Как же, черт возьми, мне это надоело.

– Понимаю, но мне нравится, когда ты мной помыкаешь.

Очень аккуратно она стянула рукав с его левой руки, осторожно повернула его и стянула рубашку с правой. А когда он оказался к ней лицом в одной белой футболке, она взялась за подол и сняла ее через голову. Медленно сняла. Его кожа зарозовела, как при небольшом солнечном ожоге. Когда он остался без рубашки – с одним золотым крестом на шее, – она с нежностью прижалась к его голой груди и поцеловала его, глубоко вдыхая. Он дышал с ней в унисон. Он взял ее лицо в перевязанные ладони, и бинты были похожи на перья.

– Нам не удалось поговорить о поцелуе, – целуя и отстраняясь, сказала она. Эмметт молча целовал ей шею. – Все очень запутанно, я понимаю, ведь сегодня воскресенье. Оно уже наступило, и сегодня ты уезжаешь. А с тобой точно что-то неладно. Ты так многое мне не рассказываешь… ты запираешься, я ничего не могу от тебя добиться, и мы друг друга почти не знаем. Ты даже не дрогнул, когда на брате загорелся костюм! – Ее глаза была закрыты, лицо обращено к потолку, Эмметт продолжал целовать ее шею, мочку уха.

– Так нормально? – спросил он и более решительно поцеловал ее в губы.

Она кивнула.

– Так нормально? – спросил он, расстегивая молнию на юбке.

Она ответила утвердительно.

– А так нормально? – спросил он, опускаясь перед ней на колени, стягивая с нее юбку.

Она ответила утвердительно, когда нога в черном чулке ступила за пределы образованного юбкой круга.

– А так? – спросил он, подняв на нее глаза. – Скажи мне, что это нормально.

– Мне тоже нравится, когда ты мной помыкаешь.

– Молодец.

Он потянул за полоску кружев между ее ногами, отодвигая ее в сторону. Это черное кружевное белье она не надевала с тех пор, как ушел Джоэл; кружева сочетались с отделкой на чулках, пристегнутых к поясу. Когда Талли сказала Эмметту «да», у нее в голове раздавалось lieve schat и Нико, Нико, Нико, давая понять, что Джоэл не был единственным в мире обладателем члена. Был он и у Эмметта, конечно, был. Этот Эмметт Аарон Бейкер – преклонивший колена перед ней, как перед Богиней, поддел ее ногу и забросил себе на плечо.

Эмметт

(На кровати у Талли две пышные декоративные подушки, длинная подушка большого размера, вязаное одеяло поверх стеганого одеяла кремового цвета. Тумбочка: очки, светильник с вращающимся абажуром, две заколки-невидимки, черная резинка для волос, расплюснутый тюбик крема для рук, пустой стакан. «Мифология: бессмертные истории о Богах и героях» Эдит Гамильтон. Верхний ящик туалетного столика: две свечки, небольшая упаковка бальзама для губ, торчащие из узкой бутылки засохшие розы, бледно-зеленое блюдце из матового стекла, усыпанное серьгами, изящные ожерелья, висящие на высоком светильнике, полоска черно-белых фотографий ее с Нико Тейтом из фотоавтомата,