Реакция центральных властей наконец последовала 24 июля, на шестой день забастовки. Круглов сообщил, что откомандировал из Москвы в Воркуту «оперативную группу», и поручил Деревянко сделать кое-какие уступки заключенным, чтобы их утихомирить513. В частности, он предложил сократить рабочий день с десяти часов до девяти и убрать номера с одежды. Кроме того, заключенным теперь разрешалось получать одно письмо в месяц, посылать деньги своим семьям, тратить в лагере до 300 рублей в месяц и встречаться с родственниками514. Эти реформы привели к ликвидации самых жестоких и ненавистных сторон «особого режима», действовавшего с основания Речлага в 1948 году515. Но уступки не дали эффекта, и заключенные во 2‑м лагерном отделении продолжали бастовать.

На самом деле уступки скорее способствовали выходу забастовки за пределы 2‑го лагерного отделения. Начальство объявило их не только забастовщикам, но и всему Речлагу, рассчитывая этим шагом пресечь дальнейшие беспорядки. Но объявление об уступках не столько удовлетворило желание заключенных улучшить бытовые условия, сколько создало у них ощущение, будто лагерная администрация слаба и можно добиться большего. Почти сразу же к забастовке присоединились заключенные из 3‑го и 6‑го лагерных отделений. Число бастующих дошло до 8700. Остановились шахты № 7, 12, 14, 16, и прекратилось строительство электростанции ТЭЦ-2. На следующий день, 25 июля, забастовало и 10‑е лагерное отделение. 28 июля забастовка перекинулась на 13‑е отделение, а 29 июля – на 4‑е516. Бастующие отделения концентрировались на северном сегменте кольца воркутинских шахт вблизи поселков Промышленный, Северный и Октябрьский, скорее всего, потому, что соседним лагерным отделениям было проще всего связываться друг с другом и координировать протест. Единственным исключением было 6‑е лагерное отделение, расположенное вблизи самой Воркуты. По официальной оценке, через десять дней с начала забастовки бастовало 15 604 заключенных Речлага в шести отделениях из семнадцати517. Стратегия уступок явно достигла обратного эффекта.

По мере выхода воркутинских событий из-под контроля забастовка превращалась в пункт разногласий в аппаратной борьбе МУП против МВД и Минюста. Как раз во время начала забастовки МУП активно добивалось у Маленкова радикального увеличения капиталовложений в шахты Воркуты и перевода лагерного комплекса и заключенных в подчинение КВУ518. Министр угольной промышленности Засядько быстро узнал о начавшейся забастовке от директора КВУ Дёгтева и воспользовался этим шансом для критики МВД и Минюста перед Маленковым. По словам Засядько, забастовка стала очередным проявлением хронической неспособности МВД обеспечить шахты КВУ рабочей силой. Засядько просил, чтобы правительство приказало МВД принять срочные меры по восстановлению дисциплины. Круглов из МВД и Горшенин из Минюста ответили на это встречными обвинениями: происходящие в лагерях беспорядки – следствие плохой организации труда и негодного состояния жилплощади, предоставленной КВУ, а потому в конечном счете – вина МУП519. Маленков ответил тем, что позволил МВД уладить ситуацию по своему усмотрению, но все же поручил Президиуму ЦК КПСС обсудить этим летом будущее особлагов520. Борьба за контроль над Воркутой, сама по себе симптом нарастающего кризиса власти, явно способствовала медленной и нерешительной реакции на забастовку.

Несомненно, власть была поставлена в тупик не только самим фактом массового сопротивления заключенных. Форма сопротивления тоже сыграла крайне важную роль. Тот факт, что заключенные решили отказаться от работы и тем самым поставили под угрозу добычу угля, поднял ставки и увеличил число организаций, заинтересованных в благополучном прекращении забастовки. Возможно, сами того не зная, заключенные отказали властям в том, вокруг чего уже несколько месяцев тянулся административный конфликт в Воркуте. В этом смысле забастовка послужила средством воздействия, поразившим местные власти и центральные министерства, которым они подчинялись, в самое уязвимое место. Предводители заключенных, может быть, не догадывались о ведомственном противостоянии в Москве, но они интерпретировали вялую и примирительную реакцию на свою забастовку как признак того, что к этой конкретной форме сопротивления можно с успехом прибегать и дальше. Чем дольше забастовка встречала вялую реакцию властей, тем выше казались потенциальные результаты. Забастовка эксплуатировала кризис власти в Воркуте и в то же время завышала ожидания заключенных.

МЫ ПРОТИВ НИХ?

Казалось, это восстание выявило противоречия внутри воркутинского общества. Ни в какой иной момент заключенные не были настолько отчетливо отделены от незаключенных (прежде всего лагерной администрации и охраны). Дерзкий отказ узников от работы и требования уступок от администрации ставили их, по крайней мере теоретически, в жесткую оппозицию лагерю, городу и администрации шахт. На первый взгляд, мемуары заключенных и официальные отчеты склонны подчеркивать характер забастовки как противостояния между открыто враждебными сторонами. Но при более внимательном анализе источников картина линий социального разлома, созданных забастовкой, становится гораздо более сложной и нюансированной. По сути, забастовка показала, что взаимодействия и отношения между заключенными и незаключенными остались в основном такими же, как прежде. Хотя забастовка и предшествовавший ей хаос усилили социальное напряжение и тревогу, лагерь и город оставались тесно связанными между собой. Заключенные и лагерная администрация действительно оказались в позиции противостояния, но фактически на протяжении всей забастовки существовала значительная кооперация между бастующими узниками, лагерной администрацией и служащими шахт. Это особенно ясно видно из того факта, что некоторые заключенные шахтеры во время восстания продолжали работать, несмотря на то что многие из них открыто выражали солидарность с забастовщиками. Остановка угольных шахт Воркуты даже на несколько дней могла привести к катастрофе, которая угрожала бы жизни множества людей и прервала бы добычу угля на месяцы. Если бы отключили откачку воды, многие части шахт были бы затоплены, и их пришлось бы забросить. Вентиляционные системы должны были продолжать работу, чтобы под землей не скапливались опасные углекислый газ и метан. Чтобы не случилось катастрофы, некоторые заключенные в каждом бастующем лагерном отделении должны были работать как всегда.

Во 2‑м лагерном отделении представители заключенных и лагерной администрации сразу договорились сотрудничать ради обеспечения безопасности в шахтах. Александр Угримов, который управлял электрической подстанцией на шахте № 7 на протяжении большей части забастовки, позже вспоминал в мемуарах: «В отношении производства – руководство забастовкой приняло мудрое решение. Было сказано, что шахту и оборудование необходимо сохранить в нормальном состоянии, поэтому люди, несущие за это ответственность, должны выходить и – по желанию – оставаться там или возвращаться обратно. Конечно, такие решения могли приниматься только по договоренности с лагерным начальством»521. Обе стороны согласились позволять заключенным, которые обслуживали жизненно важные системы безопасности, ходить во время забастовки в шахту и обратно. Определенный уровень сотрудничества