несправедливость, организуя вечеринки за миллионы долларов, где одно место за столом стоит тысячи баксов.

Внутри меня бурлит гнев.

Разве ты не должна быть в особняке?

Он даже не знал, что меня там нет. Меня похитили, а он даже не знал, что я пропала.

Я месяцами себя убеждала, что он уже не тот человек, которого я помню, но именно в этот момент кусочек моей надежды, за который я так упорно цеплялась, наконец-то надломился и, упав на пол, разбился на сотню мелких осколков.

Он даже не знал, что я пропала.

Но, конечно же, сюда он явился.

А то, не дай Бог, его репутация пошатнется, его общественная репутация, разумеется. Теперь мне совершенно ясно, что ему наплевать, в каком свете я его вижу.

А еще что-то случилось с другом Крюка, Ру. Тихий разговор с комиссаром, ступор Крюка, вызванный упоминанием этого имени, а теперь еще и насмешки моего отца над пропавшими друзьями – от всего этого мои нервы на взводе и в состоянии повышенной боевой готовности.

Понятно, почему Крюк привел меня сюда – это совершенно очевидно, – но я не могу сообразить, почему мой отец над ним потешается.

Почему он вообще имеет дело с таким человеком, как Крюк.

Если только он совсем не тот, за кого себя выдает.

И именно из-за этого я чувствую себя самым глупым человеком на планете. Ведь как можно жить с человеком, как можно годами дышать с ним одним воздухом, боготворить каждый его шаг, любить всем сердцем и при этом не знать, кто он на самом деле такой?

Эта истина пронизывает меня до глубины души, ломая замок на всех недосказанных фразах, на всех ситуациях, когда я хотела нанести ответный удар, но вместо этого кивала и улыбалась. Я знаю, что Крюк, скорее всего, обидится на меня за эту выходку, но я не могу найти в себе силы, чтобы переживать. Наконец-то – именно наконец-то – я могу высказать свое мнение. А когда Крюк не только позволяет это, но и поощряет, я чувствую надежную опору.

Как бы извращенно это ни звучало.

Я оглядываюсь, смотрю, как он кивает в ответ на реплики мужчины напротив, и понимаю, что меня переполняют абсолютно противоречивые эмоции. Как это возможно, чтобы этот человек – тот, кто угрожал мне физической расправой меньше часа назад, тот, кто приковал меня к стене подвала, – по-прежнему относился ко мне с уважением?

Он заставил комиссара полиции извиниться за оскорбление и растирал мне шею, пока я противостояла своему отцу и его сучке-помощнице. Все это не похоже на Крюка.

Скорее, на Джеймса.

Все, что он делает для меня, бессмысленно, и отрицать это бесполезно.

Мой взгляд скользит мимо фигуры Крюка, я замечаю, что в нашу сторону идет один из близнецов. В итоге они оба подходят и наклоняются к уху своего босса. Пальцы, которые все это время путешествовали по верхней части моего бедра, застывают на месте, и он выпрямляется.

Сжав мою ногу, Крюк отодвигается и кладет салфетку на стол:

– Прошу меня извинить: появилось неотложное дело, которое требует моего внимания.

Он встает, бросая взгляд на моего отца, а затем наклоняется, чтобы поцеловать меня в щеку. Его пальцы запутываются в моих волосах.

– Веди себя хорошо, – бормочет он, лаская мою кожу. – Ты никуда от меня не убежишь.

Когда он уходит, меня одолевает тревога, а голова пухнет от нерешительности. Мой отец рядом, и он единственный человек на этой земле, способный меня защитить, но только какой ценой?

Пока я не буду знать, что Джон в безопасности, я ничего не стану предпринимать, потому что он раз за разом доказывает, что сын для него – не главное.

Нет. Что со мной не так? Разве он позволил бы ему умереть? В конце концов, Джон все-таки его ребенок.

Меня всю выворачивает от отвращения: с какой же легкостью я перестала верить в доброту людей и начала задаваться вопросом, на какое убийство они бы пошли. Всего несколько дней рядом с преступниками, и теперь я воспринимаю это как факт.

И меня тревожит, что этот факт не вызывает у меня должного опасения.

– Венди, я хотел бы поговорить с тобой, пожалуйста, – отец вытирает уголки рта салфеткой, прежде чем положить ее на место. – Наедине.

Сердце замирает: я знаю, что эта идея не понравилась бы Крюку, но… его здесь нет. А я заслуживаю ответов.

Я киваю головой, отодвигаю стул и оглядываюсь по сторонам, ожидая, что кто-нибудь выскочит и схватит меня. Однако с каждым шагом я дышу все легче и легче, понимая, что никто не придет.

Мы идем через зал, пока не доходим до задних дверей внутреннего дворика. Отец пропускает меня вперед, а сам идет следом. На улице нет ни души, меня окутывает прохладный воздух, и я начинаю дрожать.

– Он использует тебя, чтобы добраться до меня.

От его неожиданных слов я вздрагиваю и прижимаю руку к своей груди. Сама не знаю, чего я ждала. Может быть, извинений за отсутствие внимания к моему исчезновению или за то, что он нашел время на гала-концерт, а не на собственный дом.

Неужели я и правда ничего не знаю о своем отце? От этой горькой правды у меня пересыхает в горле.

Я качаю головой, выдавливая смешок:

– Ты серьезно не знал, что меня нет дома?

– Венди, будь благоразумной. Если ты просто пытаешься привлечь к себе внимание, я…

– Ответь на вопрос, – я сжимаю кулаки.

– Служба безопасности сказала мне, что тебя нет дома, но я решил, что ты просто закатила истерику, – папа вздыхает, потирая рукой лоб.

Его слова взрываются в груди, как бомба, обжигая мои внутренности. Истерика. Как будто я ребенок.

– Если бы я знал, что ты резвилась с преступником-психопатом, я бы прочесал всю землю, чтобы разыскать тебя.

– Откуда ты знаешь? – я смотрю на него с открытым ртом.

– Что знаю?

– Что он преступник-психопат. Откуда тебе это известно?

– А как иначе? – он разводит руки в стороны. – Ты играешь в очень опасную игру, Венди. О которой ничего не знаешь.

Ожог распространяется, обжигая мне горло.

– Хватит разговаривать со мной так, как будто я ребенок! – его глаза расширяются, и я делаю шаг вперед, запуская пальцы в волосы. Сердце в груди бешено колотится. – Мне надоело, что все относятся ко мне, как к фарфоровой кукле. Как будто я должна только держать рот на замке и выглядеть красивой. Мое мнение тоже имеет значение.

Его взгляд смягчается.

– Конечно, имеет, Маленькая Тень, – он придвигается ко