– Ты не пытался с тех пор, как умерла мама, – я усмехаюсь.

– Ты ничего не знаешь о матери, – он напрягается.

– Значит, я просто тупица, – я вскидываю руки. – Я не знаю Крюка. Я не знаю собственную мать. И уж точно не знаю тебя.

– Он заставил тебя здесь находиться? – отец подходит еще ближе, его голос мягкий, как будто он пытается заманить животное в клетку. – Он… он причинил тебе боль?

Дыхание сбивается – я стискиваю зубы, борясь с желанием все ему рассказать.

– Как Джон? – спрашиваю я вместо этого.

– Что? – его движения замедляются.

– Я спрашиваю, как Джон. Ну, помнишь, твой сын?

– Какое отношение это имеет к нашему разговору? – отец вскидывает брови.

– Вообще-то, очень большое.

Я так надеюсь, что он скажет мне, что навещал его. Что только что говорил с ним по телефону, и он хорошо устроился.

Но папа лишь проводит ладонью по лицу и говорит:

– Я уверен, что с ним все в порядке.

Чувство разочарования, словно камень, опускается на мою грудь, вызывая спазм в горле. Он с ним даже не разговаривал. А раз уж ему нельзя доверить простой телефонный звонок, откуда мне знать, что он обеспечит ему безопасность?

Меня окутывает чувство вины: Джон остался совсем один. В одиночестве пытается адаптироваться.

Закрыв глаза, я делаю глубокий выдох – тошнотворное чувство оседает в самых недрах души и разрастается, пока принятие сложившейся ситуации не переполняет меня и не начинает литься через края.

– Он не заставляет меня, – протягиваю я.

– Он использует тебя, чтобы добраться до меня, – повторяет он.

И отец не ошибается. Крюк не раз говорил мне, что ему нужен только отец, но раньше я и не понимала, насколько это откровение ранит. Прошедшие дни притупили мою боль, но с принятием приходит и осознание, и теперь раны, оставленные Крюком, начинают ныть с новой силой.

У меня за спиной раздается тихий щелчок открывающейся и закрывающейся двери, но я не оборачиваюсь: в этом нет необходимости.

Его энергию не почувствовать просто невозможно.

– Ну… – его акцент плывет по ветру, обвиваясь вокруг моей шеи, точно петля. – Разве здесь не уютно?

По спине разливается жар: рука Крюка обнимает меня и притягивает к своему телу. Сердце в груди подскакивает, отправляя мой ужин обратно к горлу, и мне приходится прикрыть рот, чтобы сдержать этот позыв.

– Пытаешься украсть мою пару, Питер? Или просто используешь ее, чтобы спланировать следующее глупое приключение?

– Что бы ты ни задумал, малыш, это не сработает, – глаза отца сужаются.

Крюк застывает, его ладонь давит на мышцы моего пресса. Я поднимаю руки, чтобы схватить его за предплечье, но тут, быстро, как молния, он отводит мою голову в сторону, растягивая шейные сухожилия. Я хнычу от боли, пока мои ногти впиваются в кожу Крюка.

– А ты пытаешься сделать так, чтобы ее не стало?

Сердце замирает от его слов. Я смотрю на отца с круглыми от изумления глазами.

– Я же говорил тебе, Маленькая Тень, – тот лишь ухмыляется, глядя на меня. – Ты ему безразлична.

Внутри все полыхает от гнева.

В груди Крюка гремит смех, и он вибрирует сквозь мои кости, воспламеняя нервы. Он наклоняется, прижимается мягкими губами к моему горлу, высовывает язык, чтобы попробовать мою кожу на вкус.

Между ног разливается тепло, за которым следует отвращение к реакции тела на эту нездоровую ситуацию.

– Не думай, что я такой же, как и другие люди, с которыми ты имел дело, – Крюк отпускает мою голову, легонько отталкивает в сторону и направляется к моему отцу. – Моя репутация меня не заботит. И меня не волнуют деньги или бизнес, который ты прожигаешь.

Губы отца кривятся – я верчу головой, гадая, о чем он говорит.

– И ты уже ничего у меня не украдешь, потому что ты забрал все, что у меня было, – он подходит ближе, возвышаясь над моим отцом. – Это мои улицы. И я так терпеливо ждал, когда ты придешь со мной поиграть.

Крюк тянется в карман – от вида коричневой рукоятки ножа меня охватывает ужас. Сердце бешено стучит, и мое тело инстинктивно начинает двигаться, прежде чем я успеваю подумать. Я бегу и протискиваюсь между ними, и мой отец отступает на шаг назад.

– Не надо, – умоляю я. – Пожалуйста… просто… не трогай его.

Глаза Крюка слегка расширяются, но он стоит неподвижно. На его лице медленно расплывается ухмылка, а пальцы тянутся к моей челюсти:

– Такая преданная.

Он оглядывается на моего отца.

– А где же твои мольбы, Питер? – его брови поднимаются. – Или, может быть, хочешь покрыть свои грехи ее кровью?

Молчание.

Оглушительная. Разрывающая сердце тишина.

Крюк переводит глаза на меня, и я стараюсь не отрывать от него взгляда. Живот вздымается и опускается вместе с неровными ударами сердца; ноздри раздуваются от мучительной боли в груди, которая раскалывает меня пополам.

Он выдыхает, разминает шею до хруста, а затем кивает, протягивая руку:

– Очень хорошо.

Облегчение разливается по венам, тело дрожит, когда я вкладываю свою ладонь в его. Он притягивает меня к себе – я прижимаю ладони к его груди. Крюк, обняв меня за талию, находит губами мое ухо:

– Я хочу, чтобы ты запомнила этот момент, детка. Запомни, каково это – осознавать, что твой отец готов пожертвовать тобой ради собственного спасения.

И затем он уводит меня прочь, а моя душа рассыпается в прах.

Глава 33

Венди

Хотя Крюк и молчит, сидя в лимузине, я чувствую, как ярость выливается из него и наполняет воздух. Она густая. Удушающая. Я перевожу взгляд на проносящиеся мимо улицы, гадая, злится ли он на меня, и одновременно удивляясь, почему меня вообще это волнует.

Машина сворачивает за угол, и у меня замирает дыхание, когда в поле зрения появляются знакомые ориентиры. Я знаю эту улицу.

И это не пристань.

– Ты сказал, что не вернешь меня сюда, – закипаю я, ведомая паникой.

– А ты обещала, что не будешь плохо себя вести, – он собирает невидимые ворсинки со своего костюма.

От его слов у меня чуть челюсть не падает.

– Я и не вела! Я сделала все, о чем ты попросил.

– Я не просил тебя шляться по улице вместе с отцом, – огрызается он.

Сердце опускается в пятки.

– Это не… – я сглатываю. – Это не имеет к тебе никакого отношения.

Я морщусь, понимая, как жалко звучит эта фраза даже для моих собственных ушей.

Крюк усмехается.

– Детка, если ты думаешь, что я поверю, то ты действительно