Похоже, сегодня у него нет никаких советов.

— Надо признать, дружок, кажется, вся тяжесть этих отношений на мне.

Его это, видимо, не волнует.

Я вздыхаю и беру свой мобильный телефон. Надеюсь, у Мэгс будут лучшие советы.

— Привет, Воробушек, — она отвечает на втором гудке. — Что случилось?

— Мне очень понравился тот черный Mustang, — я кручусь на кресле, продолжая наш разговор с прошлой недели, словно это было минуту назад.

Мэгс хихикает.

— Держу пари, ты ему тоже понравилась.

— Ох, еще как, Мэгс.

— Так это прогулка по воспоминаниям или что? — спрашивает она, как всегда проницательная.

— Нико — Mustang, — повторяю я.

— Потому что он вызывает желание кататься на нем сильно и часто?

Да. Но не совсем то, что я имела в виду.

— Он преступник. Он должен быть для меня под запретом. Я не хотела больше таких отношений.

— У тебя и не было таких, — напоминает Мэгс. — Ты и Рафаэль никогда не переходили эту черту. Ты не ответила на его чувства.

— Верно, — соглашаюсь я.

— И теперь ты боишься, что… Что? Он промоет тебе мозги, заставит делать его грязную работу и потом сделает тебя своей девушкой?

— Конечно, нет, — смеюсь я над тем, как нелепо это звучит. Если бы все было так просто. — Мэгс, я боюсь, что не смогу остановиться. — приятно, наконец-то, признаться.

— И ты переживаешь, что он может погибнуть, как Рэйф, или исчезнуть, как твоя мать? — мягко спрашивает она.

Или что он не чувствует того же, что начинаю чувствовать я.

— Возможно, — говорю, отталкиваясь от стола и снова крутясь на стуле. Это движение заставляет меня скучать по более простым временам, когда клуб был как замок, и все мужчины в нем были моими рыцарями в сияющих доспехах из блестящей кожи.

— Конечно, такое может случиться, — голос Мэгс становится еще мягче. — Но также могут случиться автокатастрофы, сердечные приступы, ограбления и рак. Нет предела ужасному дерьму, которое может подкрасться к тебе и украсть тех, кто тебе дорог, Воробушек.

— Знаю, — вздыхаю я. — Но это не значит, что я должна помогать беде, рисуя мишень на своей спине.

— Между вами все так серьезно? — спрашивает она.

Я открываю рот, чтобы сказать «нет», но это слово застревает на языке, что просто смешно. Мы знакомы всего несколько недель, а не месяцев или лет, и за это время он подумывал убить меня, угрожал людям, которых я люблю, и вломился в мой кабинет.

— Понятия не имею. Я просто знаю, что с ним мне не нужно притворяться. Ему нравится, когда я… настоящая.

Ему нравятся мои волосы. И моя татуировка. И мой дом. И необычные похоронные ритуалы. И даже «Грязная ночь».

— Тогда я предлагаю выбросить все сомнения из твоего упрямого мозга и кататься на нем много и часто, пока не увидишь, куда это вас приведет, — выпаливает Мэгс.

— Я не упрямая, — возражаю я.

Она смеется.

— Хоть твой отец и назвал тебя Воробушком, но ты самая упрямая, настойчивая, и непокорная маленькая птичка из всех, что я встречала.

— Упрямая, настойчивая и непокорная значат одно и то же, Мэгс.

— На этом можно было и не акцентировать внимания.

Она, возможно, не совсем ошибается.

— Но, Мэгс, неужели ты ни капельки не боишься, что я могу оказаться на дне Атлантики с бетонными туфлями?

Мэгс смеется еще громче.

— Твой отец, Кейд, Рэйф и я хорошо тебя обучили. Так что мне жаль любого мужчину, который попытается перейти тебе дорогу.

Я улыбаюсь — не могу сдержаться. Это одно из преимуществ взросления среди настоящих крутых парней.

Прежде чем я успеваю что-то ответить, в дверь приемной стучат.

— Мне пора, — говорю я Мэгс, — Но… спасибо.

Она не всегда говорит то, что я хочу услышать, но я всегда могу рассчитывать на честность Мэгс. Она не ходит вокруг да около — и это одна из тех вещей, которые делают ее потрясающей.

— В любое время, Воробушек.

Я кладу трубку и встаю. Комната слегка вращается, поэтому требуется минута, чтобы добраться до двери, но мне удается удержаться на ногах.

Я опираюсь рукой о стену и открываю дверь, ожидая увидеть Еву. Она часто забывает свои вещи — телефон, сумочку — но, слава Богу, она управляет моим расписанием лучше, чем своими вещами.

Но там стоит не кто иной, как Нико, без отмычек, выглядя чертовски привлекательно, как всегда. И теперь, когда я знаю все изгибы и плоскости под его костюмом, у меня слюнки текут, а пальцы чешутся, чтобы исследовать их снова.

Я натягиваю свою лучшую беспечную улыбку, несмотря на внезапное желание взобраться на него.

— Оказывается, ты умеешь стучать. Я уже начала сомневаться.

Он улыбается, но его глаза остаются серьезными.

Я отступаю и пропускаю его, но он просто опирается на дверной косяк.

— Тяжелый день в офисе? — шучу я.

— Что-то вроде того. — он звучит устало, и напряжение проявляется в жесткой линии его плеч.

— Я бы спросила тебя почему, но чувствую, что услышу что-то вроде «дела клуба».

Он кивает и осматривает меня. Хотя улыбка еще не добралась до его глаз, но в них полно жара и неоспоримого голода. Он переступает порог и тянется ко мне.

Мое сердце замирает в предвкушении. Я точно знаю, чего он хочет, потому что, Боже помоги мне, я тоже этого хочу. Плохо.

— Сейчас середина дня, Нико, — из последних сил протестую я.

— И что? Мне нужна терапия.

— Нико…

Он захлопывает дверь, прижимает меня к ней и целует. Его поцелуй неистов и неконтролируем, как будто что-то внутри него сломалось.

Когда его рот покидает мои губы и скользит по шее, его дыхание становится прерывистым, как и мое.

— Я могла бы быть на сеансе, — выдыхаю я.

— Ты не на сеансе, — говорит он с уверенностью.

— Откуда такая уверенность?

Как будто мне нужно спрашивать.

— Сегодня вторник. Ты закрыта. Ева ушла полчаса назад. — он скользит руками по моим бедрам к подолу юбки и задирает ее к талии.

— Сталкер, — притворно упрекаю его я.

— Сегодня вечером меня не будет дома, Софи.

Я замираю, потом отстраняюсь, и мое сердце пропускает удар не от паники, а от того, как хорошо звучит это слово.

— Что ты имеешь в виду? — спрашиваю я.

На его щеках появляются ямочки, когда он улыбается.

— Прости за оговорку, Софи. — он намеренно усиливает акцент, — Английский — не мой родной язык.

Чушь собачья.

— Черта с два…

Мой аргумент исчезает, когда он просовывает большой палец под мои стринги. Одним рывком черное кружевное белье разрывается, оставляя меня обнаженной ниже пояса.

Он отступает, чтобы осмотреть меня, расстегивая молнию