Постепенно дрожь прошла, а тело наполнилось приятным теплом.Но она не успела им насладиться, потому что колесо провернулось еще раз, и онаразом погрузилась с головой.

Через несколько секунд она заставила себя открыть глаза. Ейвсегда было трудно открывать глаза в воде, потому что плавать и нырять она училасьв бассейне, где вместо воды налит чистый хлорамин. Здесь вода была совершеннонеощутима для глаз. Как воздух или туман.

«Не задерживай дыхание», — говорили ей. Но тут она Лничегоне могла с собой сделать. Весь опыт сухопутных предков, вбитый в геном, требовалдержаться, держаться, держаться до последнего, до комков колючей проволоки влегких, до вылезших от натуги глазных яблок, до черного хаоса неминуемойсмерти, который выключает сознание и оставляет только какие-то древниеинстинкты. Она почти не могла шевелиться, руки были при пеленуты к телу, и оналишь притянула колени к груди…

И вдруг в черной пелене ужаса возникло зеленое пятно. Черезмиг оно словно бы оказалось в фокусе восприятия, и теперь можно было понять,что это зеленый луг, что воздух над ним пронизан косыми лучами солнечного светаи что над лугом низко-низко летит, чуть шевеля руками и ногами, обнаженнаядевушка с развевающимися волосами. Девушка подлетела к Маринке вплотную и,улыбаясь, сказала: «Дыши!» Голос у нее был низкий, вибрирующий.

И Маринка вдохнула воду. Закашлялась. Пузыри воздухавырвались, произведя гирлянду звуков. Потом воздух выходил еще и еще, вызываящекотку в носу.

Водой можно было дышать почти без труда…»

Я нашел Шарпа, когда он вытаскивал свою лодку на берег.Рядом с ним стояла одна из девушек-разведчиц, которые нас захватили, —Айникки. Увидев меня, Шарп подмигнул мне и глазами показал на Айникки, и японял, что он хвастается своей мнимой победой.

— Ну что, капитан, — сказал я. — С уловом?

— Не без того, — гордо сказал Шарп и выволок из лодкидвух лососей, каждого килограммов по семь, связанных вместе за жаберныекрышки. — На блесну! — добавил он с особой интонацией, но я не такойзнаток рыбалки, чтобы понять, в чем соль этого замечания.

— Тогда давай их быстро на угли, потому что скоро намназад, — сказал я.

И увидел, как глаза Шарпа потухли.

Лосось оказался волшебно вкусен. Горячий, пропитанный дымом,с моченой брусникой и молодыми побегами папоротника в качестве приправы, нагорячих же плоских лепешках… Я забыл, что надо заставлять себя есть, янаслаждался, и мне были безразличны причины. Мы наелись так, что казалось,встать будет невозможно.

Но мы встали.

На этот раз нам подали не две маленькие ладьи, а целый флот:большую ладью, в которую могли поместиться человек тридцать, шесть — поменьше иеще с десяток совсем маленьких, на двух-трех человек. Маринку ввели на бортторжественно, под многоголосое пение; мы с Шарпом уже сидели на носу, тихо, какмыши под веником. Триумвират: Рагнара, Ирина Тойвовна и Иткураита (та,зеленоглазая) — явился в полном составе. Откуда-то я знал, что между нимидалеко не все безоблачно и что долгое отсутствие Иткураиты имеет другоеобъяснение, нежели то, которое дали нам. Но все это было смутно и зыбко, и покачто никаких оснований верить себе я не находил…

Наконец проводы кончились, прозвучало уже полу знакомоеслово, и подул ветер. Разумеется, попутный. С нами на ладье было еще девятьчеловек, и это почему-то меня тревожило — именно то, что девять, а не восемьили десять. Я оставил Шарпа в его грусти и тоске и подсел к Маринке.

— Все нормально? — спросил я.

— Откуда мне знать? — пожала она плечами.

— Ты что-то чувствуешь?

— Много всего… пока не разобралась. Не растасовала.

— Силы великие? I — Не дразнись.

— Ив мыслях не держал. Какой-нибудь план?

Она внимательно посмотрела на меня.

— Какой может быть план? Сначала надо хоть что-то узнать…

— Ну, по-моему, они очень много всего знают. Хотя бы в общихчертах.

— Именно что в общих… Нет у меня плана, Кость, и я тут натебя очень рассчитываю.

— На мое солдатское прошлое?

— Угу… Ты ведь мне не все рассказывал, правда?

— Правда. Но в штабах мне так или иначе служить не пришлось,и планы кампаний меня составлять не привлекали. И генералы со мной несоветовались.

— Это смешно, — сказала она сквозь зубы. — Ты ведьменя понял, Кость, да? Просто прикалываешься?

— С чего мне прикалываться? Что нас посылают — пойди туда,не знаю куда, принеси то, не знаю что? Одни запугивают, другие говорят комплименты— а на самом деле и те и те думают про себя что-то свое? Не верю я им, Маринка.Ни Волкову, ни твоим ведьмам. Тебе хоть заклятие-то сказали?

— Я его сама вспомнила.

— То есть ты его и тогда знала?

— Выходит, что так… Не трави душу, а?

— И что теперь? Отдашь его Волкову?

— Буду торговаться.

— Ты видела, как он торгуется.

— Да. Но я теперь не одно заклятие знаю.

— Много?

— Много. Не запутаться бы…

— Слушай… План, говоришь… Ты мне это заклятие можешьсказать?

— А смысл?

— Оно ведь втягивает душу в щит?

— И что? I — Ну, ты же помнишь, как разобрались с Волковскимпапашей? Пока одна отвлекала его, другой подкрался…

— Думаешь, прокатит?

— Подготовиться надо. Мне так кажется. Маневр всегда лучше,чем совсем ничего. А там — как повезет.

— Ну да, ну да — Маринка замолчала, нахмурилась, задумалась.Потом подняла бровь.

— А ты знаешь, действительно может получиться. Давай сюдаухо…

Уже в середине этого разговора я почувствовал какой- тонеприятный зуд во всем теле — даже не зуд, а мелкую- мелкую вибрацию. Онанарастала, а я почему-то терпел, не меняясь в лице, хотя в какой-то моментощущения стали совсем чудовищные. Потом стало изменяться все вокруг: цветаблекли, контраст нарастал, объем пропадал — я постепенно как бы оказывался вбольшом стакане, оклеенном изнутри фотообоями качества старой газеты… я был ужевне этого мира, но никто пока этого не замечал.

— Хорошо, — сказал я, дослушав Маринку, ивстал. — По законам жанра, мне следовало бы тебя убить сейчас. Но — живи.Мой тебе подарок. Главное — не суйся ко мне. Там — не пожалею. Прощай…

Я оттолкнулся от настила днища ладьи с такой силой, чтопроломил его, а добавив второй ногой в борт, смял его, как кусок картона. Теломое взвилось в воздух… Две ведьмы успели выстрелить в меня, но я отмахнулся отстрел, и они вонзились в самих стрелявших. Прижав руки к телу, я понесся надсамой водой — все быстрее и быстрее. Воздух засветился, вода позади вздыбиласьвысоким буруном… Потом плоский черно-белый мир вокруг потемнел, как будтоплавно выключили свет.