Все, подумал я…

…и тут же меня начало рвать. Я с трудом поднялся начетвереньки. Спазмы сотрясали тело. Из горла лезло что- то мерзкое,сладковато-липкое, с острыми осколками. Раз, и еще раз, и еще. Потом я припал кмиске с водой и стал пить, забыв, что можно взять ее в руки. Вода пахла псиной.Меня снова вырвало, и я снова начал пить. И опять, и снова. Наконец пошлачистая желчь. Я упал на бок и исчез.

И вернулся. Тошнота была разлита по всему телу. Я попыталсяповернуться на другой бок, голова закружилась страшно, я опять исчез.

Упрямо вернулся. Завершил поворот на другой бок, немногопередохнув на животе. Стал дышать. Когда я успел так надраться?.. Понял, чтонет. Это другое. Контузия? Возможно… Избили? Дали по башке? Скорее всего.Поэтому ничего и не помню. Вернее, помню какую-то ерунду…

Глаза привыкали к темноте. Не к такой уж полной темноте —откуда-то тек ленивый рассеянный свет. Вокруг обнаружились вертикальные линии.Много вертикальных линий, темных с одной стороны и светлых с другой. Яприподнялся, попытался сесть. Голова опять закружилась, но уже не таксокрушительно.

Я сидел на ребристом и дырчатом железе. Вокруг меня былажелезная решетка. В соседней клетке неподвижно сидел волк и в упор смотрел наменя.

Я, сказала Маринка.

Не нужно было вгонять себя в состояние лови" пением,танцами, чтобы отпустить часть своей души в свободный полет — биджаг. Этоделалось просто, как взмахнуть рукой. Раз — и все кругом раздвоилось, как будтоодним глазом она продолжала видеть как прежде, а вторым — чуть сверху и через сильноеуменьшительное стекло. И вот этот второй глаз отправился в медленноесамостоятельное плавание. Через несколько секунд она поняла, что то, что онавидит «верхним» глазом, несколько отличается от того, что видит обычным. Людейвокруг было больше, но часть из них чем-то отличались…

Потом она увидела двух Айникки. Одна лежала на настилепричала, куда они выбрались из лодок, а вторая стояла на дальнем конце пирса ирастерянно озиралась. Марина заторопилась к ней. Двигаться было неловко,непривычно — примерно как плыть, загребая одной рукой, — но она быстроосвоилась. Подплыла, взяла Айникки за руку. «Что?» — спросила та, на мигприходя в себя; потом глаза ее заволокло мутью. «Пойдем, пойдем, не надопонимать, идем со мной», — сказала Марина, потянула ее за собой,преодолевая сопротивление, шаг за шагом подвела к распростертому телу — котороесейчас почему-то напоминало лодку, не внешне, как-то иначе, но напоминало.«Садись, — сказала Марина, и одна Айникки забралась в другую. —Ложись. Спи…»

Резко выдохнув, Марина совместила картинки. Ее душавернулась из биджага, вернув на место и душу умершей…

«Убитой, — поправила Марина себя. — Убитой».

Лови.

Жилка на шее лежащей Айникки вздулась и опала. Еще… еще…Лицо медленно стало не мертвенным, а просто бледным. Девушка потеряла немалокрови… но здесь ее не перелить… впрочем, не важно. Больше она не умрет. Будетлежать. Постепенно восстановит потерю крови. Что там надо?.. Железо?

Не знаю, сколько прошло времени. Я то впадал в забытье, топриходил в себя. Потом как-то вдруг, сразу — очнулся. Стал что-то понимать…

Неправильно. Не понимать. Я настолько ничего не понимал, чтопросто запретил себе об этом думать. Нужно было не понимать, что произошло ичто вообще творится, а определиться, как себя вести в этой ситуации абсолютногонепонимания. Как в бою: делать то, что нужно, хотя ты совершенно непредставляешь себе, что творится вокруг, за пределами прямой видимости (и то,что ты видишь, еще надо как-то интерпретировать, а некогда, да и мозга нехватает). Это сложно, особенно когда тебя такое накрывает внезапно, однаковсе-таки можно. Мне кажется, я смог.

Первым делом я вспомнил сны.

Я плыл в бурном бескрайнем море, холодном и соленом. Тучипролетали над самой водой, иногда встречаясь с волнами. Вдруг голос, говорившийна неизвестном мне, но понятном языке, сказал: выбирай, или ты гибнешь сейчассразу и навсегда, или идешь по тропе познания, и тогда имя твое будет Ловец. Яиду, отозвался я, и огромная волна подняла меня, понесла на гребне и выкинулана каменистый берег. Тропа, посыпанная желтой щебенкой, вела круто в гору,вершина которой скрывалась за последним небом. Я пошел по тропе и вскоре вышелк зеленому шатру, где меня ждала нагая Рагнара. Ты был моим мужем, сказала она,и вот тебе наша дочь с друзьями, — и она дала мне соломенную куколку сплоским лицом и глазами-щелочками, хорька и маленькую сову; они отведут тебя вцарство Саранны…

(Вот и опять откуда-то взялось такое звучание этого имени,ведь во всех источниках — Саракка или Саракча, владыка мира мертвых; однако жеоткуда-то взялось…)

Царство Саранны, Ябме-аймо, лежало за перевалом ипредставляло собой поразительно длинный барак, внутри похожий на плацкартныйвагон. Я шел в чудовищном смраде мимо несметного множества искалеченных илиизуродованных болезнями людей, меня сопровождали, помимо куклы, хорька и совы,еще двое совершенно одинаковых в своей бесформенности толстяков, то ли мужчин,то ли женщин, в когда-то белых халатах и клеенчатых фартуках — Ябме-акка иЯбме-отыр. Люди протягивали мне свои оторванные или раздавленные руки и ноги,показывали вывалившиеся кишки. Ябме-акка и Ябме-отыр шикали на них…

Потом они вырвали у меня сердце и бросили в котел, в которомварили лекарства.

Без сердца я вернулся в Похьйоллу. Я был в ужасе от людскихстраданий. Рагнара посмотрела на меня и сказала: тебе нужно новое горло и новыйголос, потому что иначе ты не сможешь говорить повелительно с духами, и тебяистребят по частям. Она отвела меня к старухе, которая сделала мне новое горлоиз горла волка.

Из Похьйоллы я пошел на север и скоро оказался в огромнойпещере, на подземном острове, где рос мировой ясень, а его окружала поросльтонких вековых карельских берез. На ветвях ясеня сидели птицелюди, которыевысмеивали меня; но прилетел огромный ворон, и все затихли. Ворон сказал мне:найди березу, из которой ты будешь делать свой габдас, и поймай зверя или щуку,чтобы женщины из их кожи могли сшить тебе почень. И тут вдруг с огромнойвысоты, производя страшный шум, упал сук с тремя ответвлениями, и воронзахлопал крыльями и закричал: Мадеракка посылает тебе ветвь мирового древа, этовеликий дар, распорядись им! И я забрал огромный сук, чтобы сделать себе тригабдаса, и голыми руками поймал великую щуку, чтобы из ее кожи сделать обтяжкудля габдасов и пояс-почень, расшитый бисером, красным камнем и костью. И одингабдас я должен был использовать для войны, второй для лечения, а третий — дляпоиска людей под снегом или развалинами домов. Но за это я должен буду женитьсяна трех женщинах, и все они будут несчастны после. Потом мои проводники вывелименя в пустыню, показали дорогу, а сами остались у костра. Я пошел, куда онипоказали, и через несколько дней подошел к кузнице. Огромный голый одноглазыйкузнец в кожаном переднике и с молотом в руке раздувал мехом огонь под огромнымкотлом. Увидев меня, он протянул ко мне руку, на которой вместо пальцев былижелезные клещи. И этими клещами он оторвал мне голову и положил рядом с огнем.Я смотрел, как он рвет по кусочкам мое тело и бросает в котел. Потом туда жеполетела и голова…