– Стойте, стойте, да это же наш Сэм! – внезапно завопил один из стражников, ошарашено таращась на того, кому сейчас ловко заламывали за спину руки. Песочного цвета волосы и серо-зеленые глаза. Нет, не янтарные, а именно серо-зеленые. Даже одежда Сэма, хоть и по большей части уже приведённая в негодное состояние и рваная. 

– Если это Сэм, то кто тогда там, на берегу? – недоуменно шепнул лучник, крепко сжимавший паренька.

– Убью тварь! – ненавидяще прорычал Гай.

Правая рука взметнулась к ножнам, обнажая жаждущий крови дорогой качественный металл. Державшие клыкастого воины боязливо сжались и втянули головы, опасаясь, что острый клинок заденет и их, но расстаться с жизнями они поспешили. Как поспешили и похоронить того, над кем расправа казалась столь очевидной. Вместо алых капель на одежду и кожу брызнула вязкая травяная жидкость, жутко пахучая и липкая. Осторожно приоткрыв глаза, стражники обнаружили, что пленник по-прежнему жив, а ярость Стернса пришлась на яркий цветок, больше смахивающий на гигантский лопух, пурпурные лепестки которого были порублены и плавно оседали на землю, источая зловоние.

– Какого дьявола? – вскипел Гай, поворачивая пылающее гневом лицо к тому, кто посмел остановить его руку от свершения намеченной и желанной казни.

– Лишать кого бы то ни стало жизни следует на холодную голову, милорд. Так, кажется, всегда говорил ваш отец. 

Ни одна бровь не дрогнула на морщинистом лице Дагорма: ни тени боязни попасть в немилость; ни следа сомнения в правильности своего поступка; ни оттенка раскаяния. Лишь твёрдая уверенность, с которой он перехватил локоть господина, чтобы смягчить роковой удар, уничтоживший аляповатый цветок вместо жизни бледного, перепачканного в крови и грязи паренька.

– На холодную голову принималось решение убить моего брата? – взъелся Гай.

Дагорм молчал, будучи подобным скале, о которую вхолостую разбивалась злость Стернса, а после сделал глубокий вдох и обречённо произнёс:

– Этот остров полон нехорошего. Любое ваше действие может повлечь за собой цепочку непоправимых событий.

– А бездействие? Гору трупов? Ты клыки у этого дикаря видел?

– Позвольте мне лучше осмотреть ваши раны, милорд, – старик будто специально игнорировал вопросы Стернса, остужая тем самым его пыл.

– В пещере осмотришь, – отмахнулся Гай и бросил лучникам: – Тащите его наверх. Попробует бежать или сопротивляться – тут же прибейте. Второй пощады не будет. 

Лучники боязливо пнули клыкастого в направлении горы, но тот, как им показалось, и не нуждался в подсказках. Тропка за тропкой он уверенно ломился вперёд, будто уже не раз ходил этой дорогой. Смело раздвигал лиственные заросли, переступал через поваленные деревья и отмахивался головой от назойливых змей. И временами бросал настороженный взгляд в сторону Рики, покорно следующей за своим братом. Со стороны могло показаться, что клыкастый наблюдает за девушкой, словно пастух – за рассеянными овцами,  что мирно жуют траву и не беспокоятся волке, который уже поджидает у входа в лес. Но если Рики была для него овечкой, то кто же тогда был волком?

Русоволосого паренька грубо толкнули в скалистый проём, усадили подальше от входа и привязали к бочке, полной воды. Надутый, он покорно сидел, уставившись на червяка, вяло тащившего своё склизкое тело в тёмный угол. Червяк и не заметил, как глаза мальчишки озорно блеснули, а брови сошлись на переносице, вторя роящимся в голове мыслям. И тут же длинный, узкий, раздвоенный на кончике язык ловко выпрыгнул изо рта и, намертво приклеив к себе скромный обед, скрылся обратно. Зубы звонко ударились друг о друга, губы плотно сжались, паренёк сглотнул и расплылся в лёгкой довольной улыбке.

– Вам бы расспросить его, милорд, – краем уха услышал клыкастый шёпот Дагорма, обрабатывающего раны Стернса остатками настойки на шишках. – Кто таков, откуда, и почему он точная копия нашего Сэма? Хотя... – старик медленно поскрёб подбородок длинным грязным ногтем, – насчёт последнего у меня есть некие соображения. Если, конечно, древние трактаты не врут и я правильно помню этот стих, то...

– Я скорее вспорю ему живот, – взвился Гай и поморщился: настойка начинала невыносимо жечь.

– Нужно выяснить, почему он набросился на вас, и нет ли на острове ещё какой опасности в виде таких же дикарей? – продолжал мягко давить советник.

– Так займись этим, а не переводи впустую коноганское пойло. 

Гайлард выхватил флягу у обескураженного Дагорма, отхлебнул, сделал пару шагов назад и тяжело опустился на бочку. Всё тело ныло, отдавая то в спине, то в боках мерзкой пульсирующей болью, а жгучая настойка пролилась внутрь огненной лавой, в несколько раз приумножая адские муки.

Гай скользнул взглядом по пещере: четверо лучников выстроились в ряд у входа и следили за клыкастым. Четверо воинов, немногим старше своего погибшего товарища, мрачные и насупившиеся, перемалывающие в голове последние события. Но как бы страстно они ни желали найти объяснение внезапному воскрешению своего друга, ничего толкового на ум не приходило.

– Молчит как рыба. 

Дагорм подкрался так тихо, что Гай вздрогнул. 

– Мальчишка совсем воды в рот набрал, милорд, – повторил старик. – И прикасаться к себе не дает, и только и делает, что бубнит под нос, что наша девица, – кивок в сторону Рики, – его хозяйка.

– Вот как! – Брови Гая взлетели вверх. – Позови её.

Из дальнего, тёплого и сухого укрытия Рики вытащили быстро. Забившись туда, она сидела не шелохнувшись, прячась в тени стоявшего впереди брата, и, навострив уши, ловила обрывки разговоров.

– Та тварь говорит, что знает тебя, – резко кинул Гай, стоило девушке предстать перед ним. 

– Это злая шутка, – растерянно пролепетала та. – Я впервые вижу его.

– Моя сестра не станет врать, – вступился за Рики Дален.

– Не станет? 

Вопрос, заданный издевательским тоном, и лихорадочный блеск в глазах напомнили Рики о разговоре со Стернсом на берегу. Вот только причину лжи она не успела объяснить. Сейчас или никогда?.. И, набрав в лёгкие побольше воздуха для пылкой речи, Рики решилась на публичное разоблачение, однако то было отложено так же внезапно, как и задумано. 

Сильные пальцы властно коснулись острого подбородка. От этих прикосновений Рики вздрогнула, а по телу прошла волна непонятных, взаимоисключающих ощущений: от желания немедленно отстраниться, вылить на голову полное ледяной воды ведро, только чтобы смыть с себя всё, что могло напоминать о Стернсе и его руках, включая едва уловимый аромат веточек можжевельника, смело перебиваемый стойким запахом смеси из крови, сосновых шишек и морской соли, до рвущего душу еле сдерживаемого порыва коснуться губами тех самых рук и поклясться в вечной преданности. Яркими вспышками всколыхнулись столь разношерстные чувства в сердце деревенской наивности, покорно поднявшей голову и посмотревшей в глаза Гайларду в ответ на его прикосновения.