Воспоминания об Иторе придали тепла сердцу Мириан. Уже будучи девушкой на выданье, она понимала, что вместе им жить осталось недолго. Время детских игр давно прошло, и его удел – управлять доставшимся ему на правах старшего брата наследством, а её – составить счастье какого-нибудь лорда, желательно побогаче и повлиятельнее, чтобы тем самым обеспечить Ллевингору протекцию. Кто же мог подумать в то безмятежное время, что «счастье» совсем рядом, по ту сторону границы, а история супружеской жизни начнётся с холодного ветра, вынырнувшего из щели открываемых слугами ворот.

Скользнув взглядом по портретам, Мириан остановилась на одном из них: горделивого вида мужчина с королевской осанкой и правильными чертами лица, и устремлённым в никуда взглядом. Художник успел ухватиться за упавшую на лоб мужчины прядь тёмных волос и перенести столь неофициальный для высокой особы момент на холст. А мужчина, казалось, испытывал колоссальное равнодушие к тому, какие пируэты выделывают его волосы, и был готов к любому результату запечатления своего облика, лишь бы поскорее избавиться от назойливого живописца.

Но Мириан будто не замечала нарочитой холодности представителя рода Стернсов. Напротив. Ей несказанно хотелось, чтобы на портрете оказался её будущий супруг. Столь красив тот был и статен. 

Дерзкие мечты? Мириан имела на них право. Её брат Итор был некрасив. За тяжёлыми портьерами их родового замка нередко просвистывал шепоток, что Итор даже уродлив. Вслух таких слов никто не говорил, но правда была, увы, на лицо. Точнее, на лице и теле Итора.

Роды первенца проходили тяжело. Изнемогая от разрывающей боли, королева хрипло стонала в потугах выплюнуть из тела уже почти синего ребёнка. Надежд на спасение маленького измученного комочка не было никаких, но в тот момент, когда на руки повитухи, наконец, плюхнулось долгожданное тельце, старуха, остро прищурившись, вдруг смекнула, что шанс ещё есть. А когда комнату огласил громкий резкий крик, то пробудил к жизни выбитую из сил мать сильнее любой живительной воды.

Шли годы, и ребёнок быстро вырос в молодого наследника, научившегося искусно прятать комплексы под королевской тиарой. Какая кому разница, на правую ногу с рождения хромает правитель или на левую, если одного его кивка достаточно, чтобы удовлетворить не к месту разбушевавшееся любопытство эшафотом.

Лицом Итор тоже не вышел. Искривлённый рот и приплюснутый нос шарма не добавляли, а только распаляли отвращение. Благо, к народу Итор выходил всего один раз в жизни и то во время коронации, все остальные три года своей власти отсиживаясь в стенах замка и даже не произнеся пафосной речи, чтобы воодушевить людей на борьбу с соседом-захватчиком. Эта ли безрассудность послужила толчком к отсутствию даже малой толики сопротивления, или просто неготовность армии – перетирать можно было, сколько угодно. Результат же был очевиден и выражался в весе увезённого из Ллевингора золота.

Тихонько скрипнула и отворилась дверь, а Мириан вздрогнула, прервав воспоминания.

– Я обходил западное крыло замка, госпожа. И увидел, что дверь приоткрыта. Никак не ожидал, что вы будете тут. Прошу простить. 

Ферран согнулся в глубоком извиняющемся поклоне и собрался уйти, но был остановлен тихим голосом, подобном пению птиц ранним весенним утром, когда девственная нежно-зелёного цвета листва на деревьях ещё скручена в начинающие раскрываться почки, и сад усыпан бледно-лиловыми хрупкими крокусами. Никакой фальши, ничего лишнего – только чистота и естественное совершенство.

– Мне хотелось осмотреть замок... Он великолепен. 

– Милорду будет приятно это услышать, – учтиво заметил военачальник.

– Вы говорили, он скоро прибудет? – Ферран никогда такого не говорил, но Мириан почему-то хотелось верить, что она слышала нечто подобное, пусть и из уст другого человека.

Ферран замешкался, размышляя, что ответить, чтобы не задеть чувств высочайшей особы.

– Он прибудет на днях. Неотложные дела заставили лорда Стернса в срочном порядке отправиться к южным границам. Все вопросы должны решиться быстро: наш господин не из тех, кто любит затягивать.

– Расскажите о нём, – внезапно попросила будущая хозяйка замка. Попросила так ненавязчиво и одновременно неожиданно, что Ферран, не раздумывая, подчинился и, собравшись с мыслями, начал.

– Вы знаете лорда Стернса как завоевателя, но поверьте, всего одна встреча с ним, и вы откроете его для себя заново. Милорд любим народом, он мудр и великодушен.

– Даже ллевингорцы полюбили его в тот день, когда он отвёл войска, – ироничная улыбка пробежала по губам, отразилась в глазах и тут же растворилась в бескрайней красоте.

Ферран сделал вид, что приятно удивлён, а сам вспомнил, как провёл два дня и бессонную ночь, уговаривая Гайларда свернуть военную кампанию. Стернс упрямился и тоже не смыкал глаз под стать военачальнику, но отводить войска не хотел. И лишь когда совсем выбитый из сил Ферран заплетающимся языком в десятый раз «раскинул» перед Гаем «карты», тот, к счастью вымотанного командира, узрел всю выгоду предложения. 

Мир – вот чего страстно жаждали ллевингорцы, будучи готовыми заплатить за него любую цену. Затяни Гай войну – обозлились бы и, кто знает, нашли бы себе союзников или вооружились до зубов и сами ломанулись вперёд на захватчика отнимать награбленное обратно. Но пока патриотизм был задавлен глубоко в яму, нужно было пользоваться ситуацией и извлекать из неё выгоду.

– Именно, – отставив мысли в сторону, натянуто улыбнулся Ферран.

Беседа повисла в воздухе, не имея идей для продолжения, хотя по своей сути она и изначально была пуста. Мириан впопыхах перебирала в голове возможные темы для разговора, а Ферран, вытянувшись по струнке, молчал и сверлил взглядом холодный камин, считая про себя секунды, могущие по своей долготе сейчас сравниться с часами.

Не в силах ничего придумать толкового, Мириан в отчаянии закусила нижнюю губу и уже было смирилась с неизбежной участью чуждой для всех «хозяйки», которой не только не с кем поговорить в «своём» доме, но которую и за хозяйку то никто считать не собирался. Спас положение, как ни странно, сам Ферран, до сей поры стоявший каменным истуканом и вдруг выстреливший непривычным для самого себя же всплеском эмоций.

– Портрет и отдаленно не в состоянии передать всего благородства и великодушия лорда Стернса, но если намасленному холсту под силу утолить ваше любопытство...

Военный командир, подступиться к которому Мириан в ближайшие дни и не мыслила, внезапно осёкся, поймав себя на мысли, что несёт полную околесицу. Зачем-то разглагольствует по поводу портретного сходства, при том, что его мнением особо никто не интересуется. Для Мириан же бурный поток пусть и несвязных несуразиц оказался приятнее ласковых касаний шёлка, пропитанного вязким и тягучим амбровым ароматом, и благозвучнее песней талантливых менестрелей, без гроша в рваных карманах, но с натёртый до блеска лютней.