— Название деревни — Белые Кресты, — ответил Ерохин и начал объяснять: — Ведь наш следственный изолятор тоже назывался Кресты. И тут вдруг такое совпадение. И меня осенило: вдруг я все сделаю, как задумал, а что потом? Возможно, буду вспоминать и каяться, но скорее всего, — нет. А вдруг накладка, вдруг свидетель окажется и меня опознают? Вдруг накладка с алиби или еще что… А если все это вместе по закону подлости? Посидел, подумал и повернул. Вернулся домой. К полудню, а это был рабочий день, пришла та самая девушка, для которой ночь пролетела как мгновение. Для нее ночь — это просто: легла, закрыла глаза, и уже полдень. А у меня более шести сотен километров гонки и нравственных переживаний. Хотя нет, вру, нравственных переживаний не было.

— Значит, ты так и не доехал до Череповца… — покачал головой Виктор Иванович. — Жаль. Ты бы мне очень помог тогда. Кстати, давно это было?

— Года три как. А вообще он нарисовался в моей жизни сразу после убийства вашего друга Тушкина. И я теперь, после разговора с вами, убежден, что не случайно нарисовался. Я взял киллера, а за это… а может, и не за это он решил меня наказать. Вот такой он, Олег Рохель.

— Он даже не просто Рохель, а Олег Викторович, — скривился президент банка, — получая паспорт, он поменял материнскую фамилию на мою и взял мое отчество. Когда в графе вместо имени отца прочерк, можно брать любое. Но он-то всем рассказывал и продолжает рассказывать, что у него крутой отец. Галя, очевидно, не сказала ему, кто его настоящий папа, потому что она продолжала общаться с Тамарой. Олег хорошо знал сына Тамары и Бориса. Они дружили с детства. Никто же не будет ему говорить, что Борис Тушкин и его отец, что они с Робертом родные братья. Так проще: я отказался, и все. Вот такой я — негодяй. И теперь этот гаденыш считает, что я ему должен за испорченное детство, юность. Он всегда требовал денег. Я отправлял, но не ему, а Гале. А потом ее не стало.

— Она умерла?

— Она покончила с собой, повесилась. Причем сделала это, не оставив предсмертной записки. Эксперты уверяли меня, что это самоубийство, но она перед этим была избита. Соседи по дому не слышали ни криков о помощи, ни вообще каких-либо звуков. Брусков наводил справки. Но я думаю, что это сделал этот негодяй, этот Омен. Я тогда приехал на похороны, даже денег ему дал. А он был холодный и равнодушный. Теперь вот бомбардирует меня эсэмэсками.

— Пробовали сменить номер?

— Раза три менял. Но и сейчас у меня две сим-карты. И он все равно звонит.

— Значит, кто-то из банка сливает ему всю информацию относительно вас. Кто может знать оба ваших номера?

— Только моя помощница, но я уверен, что она непричастна. Сейчас, говорят, есть разные компьютерные базы, по которым… Впрочем, я в этом не специалист. Не знаю, как он узнает…

Так они сидели и разговаривали, спокойно и без эмоций. Говорили, не забывая пить виски. Закончилась одна бутылка, и Сергей принес вторую.

— Ты как? — спросил Рохель.

— Ни в одном глазу, — ответил Ерохин.

Но это была не совсем правда. Он был расслаблен, увлечен беседой и все больше и больше чувствовал симпатию к этому человеку. Такому одинокому и так же загнанному жизнью, как и он сам, несмотря на свое богатство и положение в обществе.

— Жаль, что ты тогда не кончил этого подонка, — вспомнил Виктор Иванович, — многие тебе благодарны были бы. У него в ранней молодости были какие-то проблемы с милицией. Не знаю, насколько серьезные. Галя вообще говорила, что он ни при чем. Я разбираться не стал, просто отправил деньги, и она сама решила вопрос. А по мне, лучше было бы, если б его закрыли тогда.

— Он бы вышел, стал еще злее, подлее, а главное — опытнее и с тюремными связями.

— Вот потому-то его и надо остановить. Мне он пишет, что убивал и никогда не раскаивался, а меня кончит с радостью.

— Мне он то же самое пишет, — вспомнил Ерохин, — но писать можно все что угодно: за это не сажают. И за угрозу убийством не посчитают. А потом у него наверняка справка.

— Так, может, его остановить, чтобы уж раз и навсегда забыть о подонке?

— Так намекните Брускову.

— Нет. Во-первых, он не настолько мне предан, чтобы идти на криминал. А во-вторых, предан или нет — еще вопрос.

Сергей еще раз наполнил стаканы. Лед растаял, а потому виски наливали как водку — по полстакана сразу.

— Давай не чокаясь, — предложил Рохель, — за невинно убиенных, друга моего Борьку Тушкина и за его сына.

Выпили виски и закусили мочеными яблоками.

— Послушай, Сережа, — негромко обратился к Ерохину президент банка, — прошу тебя не как подчиненного, не как случайного собутыльника. А как друга. Мы ведь с тобой — друзья по несчастью. Так давай что-то сделаем. Я в смысле того, что… Ну, ты понял.

Ерохин задумался и покачал головой:

— Не совсем. То есть совсем не понял.

Он смотрел на Виктора Ивановича, а тот был заметно пьян. Хотя и не в такой степени, чтобы нести околесицу.

— Хорошо, — ответил президент банка, — объясняю. Давай сами с этим гаденышем разберемся. Не обязательно его убивать, хотя, если честно, руки чешутся.

— Нет, — согласился Сергей, — убивать не надо. Это не наш метод. Ну, если только в крайнем случае.

— О-о! — согласился Рохель, подняв вверх указательный палец. — Только в исключительном и в крайнем. Давай-ка все обсудим.

И они начали обсуждать.

Сергей не только выслушивал предложения начальства, но и сам активно предлагал варианты. Предлагал, понимая, что вписывается во что-то, во что вписываться не хотелось.

Но с другой стороны, Виктор Иванович прав: этот гад будет портить ему жизнь, то есть жизнь им обоим, до скончания веков. Будет портить жизнь и Рохелю, Ларисе, другим, с кем будет встречаться, всем будет портить.

Виктор Иванович предлагал Сергею отправиться в Череповец, там встретиться с Олегом в потайном местечке, избить, скрутить, положить в багажник и привезти сюда — в загородный дом банкира. Здесь есть погреб, туда его можно посадить и года три мариновать вместе с помидорами и огурцами. А потом можно будет куда-нибудь подальше отправить.

— В Африку, к неграм в джунгли, — подсказал Ерохин и взял в руки моченое яблочко. — Так не пойдет. Мочить его надо, гада.

— Это конечно, — согласился Виктор Иванович. — Только где я найду исполнителя? Да такого, чтобы не облажался?

— Так я у вас на что, — громко произнес Ерохин.

На самом деле он хотел шепнуть, но получилось громко.

Сергей даже оглянулся — не слышит ли кто. И вдруг почувствовал, как внутри все сжалось от нехорошего предчувствия.

— Нет, Сережа, — начал его отговаривать Рохель, — это дело опасное. Мало ли что. Пусть тогда лучше все идет так, как идет.

— А что тут лучшего, — не унимался Ерохин, — я все тихо обстряпаю. Пойду на рынок, присмотрю машинку не броскую, но скоростную. Например, «БМВ» не новенькую, но без проблем. Покупать не буду. Возьму у хозяина под залог полной стоимости. Скажу, что катаюсь неделю. Если откажусь, то он десять процентов оставляет себе. Верну битую, в любом случае забираю. Если не торговаться, не снижать цену, каждый согласится.